Кто я такой?

Что я такое, чтобы претендовать на внимание читателя? Я получил отличное научное образование, но так и не стал ученым. Я получил оккультное «озарение», но так и не стал «гуру». вот, я уже 15 лет работаю в Церкви, но не стал ни священником, ни дьяконом, никем. Я — разнорабочий.

Все это случилось со мной от жадности. Я хочу слишком многого. Та наука, которой я занимаюсь, не имеет названия. Ближе всего подходит к ней антропология, наука о человеке и человечестве. Я хочу опять соединить разорванное сознание человечества.

«Специалист подобен флюсу», — сказал Козьма Прутков. Разделение единого человеческого знания о жизни на отдельные отрасли — это умно, очень умно. Но это не мудро. Мудрость требует цельности, умения видеть все сразу, одновременно. Я стараюсь дотянуться до мудрости, хотя бы прикоснуться к ней (и это иногда получается). Но писать о том, что я уразумел, очень трудно, потому что от читателя требуется такой же универсальный интерес, интерес сразу ко всему, к жизни как таковой — а где же нынче взять такого читателя?

Что мне мешает об этом говорить?

Сама тема противится: «бессознательное» за пределами сознания. Чтобы говорить о бессознательном, надо хотя бы в какой-то мере осознавать то, о чем говоришь.

Есть сила, противящаяся такому осознанию. Бессознательное бессознательно не случайно. Оно не стало бы бессознательным, если бы не было силы, препятствующей осознанию.

Эта сила может действовать исподтишка, а может являться «весомо, грубо, зримо», когда человек начинает слишком уж упорствовать в попытке подчинить свое бессознательное сознательному контролю.  Это я живо ощущаю на себе: у меня вышли из строя два стареньких ноутбука и один старенький компьютер, я потерял сотни килобайт текста и в конце концов  решился писать все это ручкой на бумаге.

Но самое главное  — мне изменяет чутье, тот особый дар речи, который отличает писателей от читателей. Пытаясь излить на бумагу то, что я осознаю, я теряюсь в мыслях, увлекаюсь второстепенным, ловлю себя на неискренности и рисовке, говорю лишнее из-за страха перед критикой, теряю смысловую дистанцию, пытаюсь убить сразу всех зайцев — словом, совершаю все то, что отличает читателя от писателя.

Одним словом, моё собственное бессознательное пытается заткнуть мне рот. Но я не первый и не последний. Слава Богу, существует надежная и проверенная техника, позволяющая сломить его сопротивление

Что такое «сознание»

Интуитивное понятие.

Что такое «сознание»? Это интуитивно ясно.

«Сознанием» мы называем субъективной образ реальности. «Потеря сознания» означает отсутствие какого-либо образа реальности. «Измененное сознание» (субъективно!) ощущается как изменение самой реальности, насколько может судить об этом тот, чье сознание изменилось. Сознание любого человека естественно меняется со временем, с накоплением новых впечатлений.

Обсуждение

Понятие сознания интересно тем, насколько оно всеобъемлющее. Все, что я считаю реальным — это только часть моего сознания. Мои фантазии являются другой частью моего сознания — именно на правах фантазий. Мое ушедшее прошлое — тоже часть моего сознания. Можно ли сказать, что сознание — это ВСЕ, что я знаю?

По-видимому, нет. Факты говорят обратное.

То, что я почему-то ПОЗАБЫЛ, не является частью моего сознания, я это как бы не знаю. Но если мне удастся ВСПОМНИТЬ забытое, станет очевидно, что я это ЗНАЛ! Да я и знал, что знаю, только позабыл что именно.

Бывает и такое: человек вдруг припоминает что-то давно забытое, забытое до такой степени, что это перестало быть частью его сознания, «НАГЛУХО ЗАБЫТОЕ». В этом случае становится очевидно, что человек может знать, но не осознавать, что знает.

Причиной такой неосознанности может быть то, что данная информация хотя и известна мне, но не укладывается в мой «образ мира», в мои понятия о жизни. Об этом сказано в Евангелии: «Видя не видят, слыша не слышат, и не разумеют.»

Что такое «бессознательное»

Интуитивное понятие.

Интуитивно, «бессознательное» — это всё, что я «знаю, но не сознаю».

Такое понятие сообщает бессознательному некоторый покров таинственности. Ведь если я возьму и осознаю его, то оно перестанет быть бессознательным! Такая неуловимость «бессознательного» приводит к тому, что оно играет важную роль в религиозно-философской мысли.

Если бы бессознательное не играло такой заметной роли в человеческой жизни, то не имело бы смысла углубляться в эту философию!

Но действительность такова, что мы действительно многое «ЗНАЕМ, НЕ ЗНАЯ», не осознавая того.

Простой пример: когда я стараюсь припомнить слово, чьё-либо имя или название, я знаю, что оно мне известно. Я сознаю, что ЗНАЮ, но не сознаю, ЧТО именно знаю.

Также мы сплошь и рядом действуем интуитивно, не зная, что именно мы сделаем, или не зная, для чего мы это делаем. Такая неполная осознанность может быть болезненной, но может и использоваться намеренно.

Особенно ярко бессознательное проявляется в тех случаях, когда человек интуитивно, спонтанно реагирует на неожиданное событие. Иногда эта реакция бывает неадекватной, а иногда — удивительно точной и мудрой.

Подсознание

«Бессознательное» в оборот европейской науки ввел Зигмунд Фрейд, который искал ПРИЧИНУ возникновения  СИМПТОМОВ психических заболеваний.

Большая часть того, что известно человеку, в данный момент находится за пределами его внимания. Но это еще не «бессознательное». Это Фрейд называл «подсознательным» или «предсознательным». Например, сюда относится вся совокупность всех впечатлений прошлого, которые я вовсе не забыл, хотя и не вспоминаю в данный момент. Эти впечатления согласованы с «сознанием», то есть вполне укладываются в мои представления о реальности. В этом смысле можно считать «ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ» просто  ЧАСТЬЮ СОЗНАНИЯ, остающейся за пределами ВНИМАНИЯ в данный момент времени.

Забытое — вытесненное

Но в моей памяти могут быть скрыты такие эпизоды, которые при всем желании никак не припоминаются! Это происходит потому, что данная информация не согласуется с моим «сознанием». Например, известно, что все наше детство сохраняется где-то в глубинах памяти, но недоступно сознанию, потому что в детстве само наше сознание было иным. Вспомнить детство трудно потому, что это какой-то иной мир, с иными законами. От детства в нашем сознании остаются только отдельные разрозненные эпизоды, как-то согласующиеся с сознанием взрослого. Другие эпизоды сознанию взрослого недоступны. Если я смогу их припомнить, они изменит мое сознание, мое представление о реальности. Это основной пример того, что Фрейд называл «бессознательным» в первую половину своей жизни. Итак, бессознательное — это забытое, вытесненное из сознания по причине своей несовместимости с «образом реальности». Это концепция РАННЕГО Фрейда.

Собственно бессознательное

Фрейд создал психоанализ, процедуру «осознания бессознательного». С помощью психоанализа можно восстановить практически все позабытое. Но оказывается, психоанализ позволяет «реконструировать» такие эпизоды, о которых нельзя с уверенностью сказать, относятся ли они к реальному прошлому, или к позабытым фантазиям, или вообще возникают в процессе самого психоанализа. Так или иначе, в процессе психоанализа я не только вспоминаю давно ПОЗАБЫТОЕ, но также узнаю то, чего НИКОГДА ранее не знал.

Откуда же берется эта информация?

Непроизвольные действия

Прежде всего, психоаналитик наблюдает со стороны НЕПРОИЗВОЛЬНЫЕ действия. Речь идет не о простых телесных отправлениях, вроде пищеварения, не несущих психологического смысла, а о непреднамеренных действиях, несущих характер жеста, гримасы, поступка. Речь идет о непроизвольных интонациях, обмолвках, описках, ошибках — словом, о непроизвольных действиях, имеющих вид КОММУНИКАЦИИ, как будто несущих смысловую нагрузку. Это какие-то намеки, от меня исходящие, но мною неконтролируемые и чаще всего мною даже не осознаваемые.

Именно наблюдая за этими намеками, пытаясь понять их смысл, психоаналитик и создает реконструкцию прошлого, которую затем предлагает  на моё рассмотрение. Иногда эта реконструкция является вполне удачной и приводит к тому, что я и правда воспоминаю позабытое, а иногда так и остается неясным, было ли на самом деле то, что он говорит.

Внутренние восприятия

Кроме того, источником информации являются некие сообщения, доходящие до моего сознания как будто бы извне, но недоступные для восприятия других людей. Это сновидения, видения (когда такое случается), ошибочные впечатления, наконец, помыслы — то, что «приходит в голову». Все это — как будто чьи-то намеки, мною извне воспринимаемые, от меня не зависящие. Все они считаются продукцией моего «бессознательного».

Отличать от подсознательного!

Есть и просто естественные автоматизмы. Они относятся не к «бессознательному», а к «подсознательному».

Автоматические действия

Человек может оживленно беседовать, одновременно автоматически ведя машину или принимая пищу. Но естественные автоматизмы являются вполне произвольными. Ум не уделяет им внимания, так как уверен, что там все и так сработает как надо.

Внутренняя справочная

Когда мне надо припомнить или понять что-то, я задаю себе вопрос, и ответ «приходит в голову», но как будто откуда-то изнутри, а не извне, как в случае бессознательного. Впрочем, отличить «внутреннюю справочную от «внешней» не так-то просто! Здесь грань между «подсознательным» и «бессознательным» становится настолько зыбкой, что трудно давать определения. Бессознательное умеет выдавать себя за подсознательное. Кроме одного случая!

Явно бессознательное

Если подсознательные автоматизмы сбоят, если обнаруживают СВОЕВОЛИЕ — это уже явно проявление бессознательного. Когда я вдруг забываю знакомое мне слово, имя или название. Забываю, куда заложил какую-либо вещь. Или привычно совершаю привычное действие в совершенно неподходящей обстановке — словом, всегда, когда мои произвольные автоматизмы не срабатывают или срабатывают НЕПРОИЗВОЛЬНО.

Итак, ЧУЖОЕ

Моё БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ субъективно ощущается мною как вторжение чьей-то чужой воли в те сферы, которые никому кроме меня вроде бы не принадлежат — в мое собственное ПОДСОЗНАНИЕ. Именно этим оно и отличается от собственно подсознательного. Традиционно явления бессознательного как раз и обозначались в русском языке как действия какой-то внешней силы: «Бес попутал!..»

Подсознательное — своё, понятное, предсказуемое, подчинённое уму. Бессознательное — это подсознательное взбесившееся, вышедшее из-под контроля сознания.

Интересно попытаться выразить все эти понятия, используя православные категории «душа» и «тело». «Душа» живет в теле, душа — хозяйка тела.

Если сравнить тело с роботом, то бессознательное — это бунт робота. Но вот вопрос — ТЕЛО ли бунтует?

Бунт тела?

Действия ПОДСОЗНАТЕЛЬНЫЕ трудно признать просто телесными реакциями, поскольку они тесно связаны с психикой, с движением души. Но вот, к примеру, атеиста-материалиста нисколько не удивишь идеей, будто тело способно бояться, любить, подозревать и чувствовать. Ведь для атеиста человек — это тело!

Однако, само понятие «души», противное атеисту-материалисту, интуитивно понятно каждому человеку.

В действительности, подсознательное — это, наверное, не только телесное, но и душевное, «сердечное».

Сдавая экзамен, влюблённый юноша не перестаёт любить, но внимание его ума привлечено тактически более важным. Он любит «подсознательно», что находит отражение и в его поведении: к примеру, как бы он ни был увлечен подготовкой к экзамену, он никогда не забудет позвонить возлюбленной в условленный час. Если же такое случится, надо подозревать, что тут вторглось бессознательное. (И это вторжение так и будет расценено самой возлюбленной, как враждебное влияние кого-то третьего!)

Означает ли это, что в моменты подготовки к экзамену юноша «любит» не душой, а только телом?!

В момент смерти, как верят христиане, душа отделяется от тела. Но они верят также, что при разрушении тела все душевные способности человека, в том числе и память, не только не исчезают, но даже обостряются! Потому что связь души со смертным телом действует на душу несколько угнетающе. Это означает, что все реакции, которые мы признаем «подсознательными», принадлежат не телу только, но и душе. Это И душевное, И телесное (пока человек жив).

В то же время те реакции, которые мы называем бессознательными, БУНТ ПОДСОЗНАНИЯ, порой заставляют душу подозревать, что виновато именно тело, а не она, душа!

То, что легче заметить со стороны.

В том, что касается моего поведения, моих жестов, мимики, интонаций, поступков — это именно телесные реакции. Это то, что я вначале делаю, а потом уже замечаю. Когда бессознательное проявляется в моём поведении, оно осознаётся мною самим именно через СВОЕВОЛЬНЫЕ действия моего ТЕЛА. Именно там только их и замечают окружающие — ведь они и видят только тело, не душу!

Сам я часто вообще не замечаю подобных действий своего тела.

Заставляют подозревать, что в бессознательном виновато тело, также «псевдогаллюцинации» Кандинского, при которых человек ТЕЛОМ воспринимает то, чего не воспринимают другие люди. Их также можно отнести к феноменам «непослушания тела». По отношению к душе (противопоставляя её телу) эти явления также являются ВНЕШНИМИ. От обычного «показалось» их отличает особая достоверность, реалистичность впечатления. Человеку, страдающему такими «галлюцинациями» остается только верить окружающим на слово, что кроме него никто ЭТОГО не видит!

То, что замечаю только я

Однако существуют именно душевные, не телесные проявления бессознательного. Сновидения, «приходящие в голову» помыслы, ошибочные впечатления («показалось», «послышалось», «почудилось»).  Это воспринимается душой непосредственно, помимо тела.

Но воспринимается ей именно как внешнее.

Внешнее по отношению к ДУШЕ

Надо особо отметить, что НА ВЫХОДЕ, в поведении, бессознательное выглядит именно как телесное, а не как душевное. «На входе», в восприятии самой души, бывает и телесное, и не телесное. Но по отношению к ДУШЕ оно всегда ощущается как внешнее, стороннее. Именно введённое Фрейдом «бессознательного» заставило науку психологию плавно отойти от конкретного, интуитивно ясного понятия «душа» к несколько размытому, безличному понятию «психика». «Психика» отличается от «души» тем, что «психика» содержит в себе ВСЕ, что наука причисляет к бессознательному. А душа — не все.

Есть ли у души «бессознательное»?

«Душа» отлетела от науки психологии к обратно к той религии, которая некогда и дала «душу» психологии. Теперь самое понятие «души» требует нового переопределения в терминах психологии — и наоборот, категории психологии требуют религиозного осмысления! Этот вопрос будет подробно обсуждаться ниже. А пока ограничимся тем, что «душа» в классическом понимании НАВЕРНЯКА включает в себя бессознательное только в одном смысле. Это прошлое, которое забыто, но которое ей УДАСТСЯ ВСПОМНИТЬ. То есть, «бессознательное» раннего Фрейда.

Бессознательное «позднего» Фрейда душа может ПРИЗНАТЬ своим, а может не признать. Она ОБЯЗАНА признать его только в том случае, если поверит в истинность концепции психоанализа.

Классические примеры Фрейда

Чтобы разобраться с понятием бессознательного теоретически, лучше всего просто почитать работу раннего Фрейда «Психопатология обыденной жизни». Там подробно, с многочисленными примерами разбираются самые распространенные, общеизвестные феномены «бессознательного».

Забывание имён. Иностранных слов. Событий детства и вообще прошлого, в том числе очень важных событий. Обмолвки. Очитки и описки. Забывание собственных намерений. Действия, совершаемые «по ошибке».

Природа бессознательного

«Научным атеизмом» понятие бессознательного использовалось для объяснения всевозможных религиозно-мистических феноменов. В результате такого употребления это понятие постепенно стало само приобретать мистический оттенок. И это не случайно.

Наука предпочитает опираться на факты объективные, доступные общему наблюдению и проверке. А «сознание» означает именно субъективное! Стремясь к объективности, наука сильно увлеклась «бессознательным» — ведь оно как бы позволяет поглядеть на человека со стороны, увидеть в нем то, чего он сам не видит.

На практике это привело к тому, что люди, занимающиеся исследованиями в этой области постепенно «привыкли» к тем феноменам, которые раньше считались недостойными внимания науки.

Особенно это касается психотерапии.  Психотерапия — это ворота, которыми в сознание европейца незаметно возвращаются загнанные в «бессознательное» боги.

Фрейд и Эриксон

А начиналась научная психотерапия с ГИПНОЗА.

Начало самого гипноза — в седых веках. Гипноз — законная часть религиозных ритуалов, мистических практик и колдовских обрядов, древних и новых. В отличие от прочих феноменов этого ряда, гипноз давно попал в сферу внимания науки и разного рода спецслужб. Гипнозу в этом смысле «повезло», потому что основные феномены его легко поддаются экспериментальной проверке.

Изучение гипноза ведется более двухсот лет, и достигнут прогресс: мы теперь знаем, хорошо знаем, КАК это делается, ЧТО при этом происходит с телом человека и его душой, хотя до сих пор не сознаем, ПОЧЕМУ. (Но это уже вопрос философии, не так ли?) Механизм гипноза пристально изучен и используется не только в рекламе и СМИ.

В России гипнозу «повезло» даже больше, чем на Западе. Там применению гипноза долго препятствовал авторитет Фрейда. Фрейд был противником гипноза; а разработанная им техника лечения — а психоанализ есть прежде всего метод лечения! — в известном смысле является попыткой разгипнотизирования человека. В России Психоанализ был уничтожен, а Церковь не имела голоса, потому против гипноза никто не выступал.

На Западе гипноз был реабилитирован только во второй половине XX века. Большую роль в этой реабилитации сыграл Милтон Эриксон, личность загадочная и широко известная в узких кругах.

У нас был свой «крутой» гипнотизер, Вольф Мессинг. Но наследие Мессинга известно лишь КГБ, а наследие Эриксона является источником всех новейших идей в психотерапии. От Эриксона остались многочисленные магнитофонные записи, кино и видеопленки, которые изучаются специалистами и, как шкатулка Пандоры, индуцируют новые и новые идеи.

По сути, Фрейд и Эриксон — фигуры одного масштаба. Каждому из них можно противопоставить в рамках психотерапии только другого; они противоположны как полюса, и все движение западной психотерапии разворачивается между этими полюсами. (Впрочем, на Западе есть еще обширный экватор бихевиористики, но идеи бихевиористики неуклонно втягиваются в орбиты этих двух гигантов.)

Сегодня Милтон давит Зигмунда, но может статься, это отмашка маятника, ведь как долго Зигмунд давил Милтона. Лично я все же ставлю на Зигмунда, но, впрочем, тоже недорого — не к лицу. Сторонники каждого из этих стратегических направлений достаточно плохо понимают представителей противного лагеря, и обвинения выдвигаются серьезные. Разные понятия, разные цели, разные ценности.

Фрейд боролся с бессознательностью, Эриксон насаждал ее.

Милтон Эриксон открыл науке новую технику гипноза, новый подход в гипнотерапии. Классический гипноз не для всех, а только для «поддающихся». У Эриксона не было неподдающихся, он вводил в транс даже тех, кто активно ему сопротивлялся. Вводил в гипноз, используя самое сопротивление гипнозу. Его техника действительно поражает ум. Он вводил в транс мимоходом, между прочим. Это Мессинг Запада.

Эриксон заполнил пропасть между гипнотическим трансом и обычным состояние человека. Его ученики наперебой кричат, что никого гипноза нет, что есть только самогипноз (читай, тебя гипнотизирует твое собственное бессознательное), что гипноз — это законная часть обыденной жизни. (Законная ли — это вопрос. Обыденное не обязательно законно.) Но после Эриксона невозможно не признавать гипноз обыденным явлением. Малые крупинки гипноза — это бисер роскоши человеческого общения. Эриксоновский «транс» ничем не отличается от медитации, и людей, находящихся в легком трансе, можно встретить в людной толпе на каждом шагу.

Но ученики Эриксона, как водится, слишком выпячивают то новое, что принес их учитель, и недооценивают классику. Классический гипноз относится к эриксоновскому как ньютоновская механика к эйнштейновской, как ремесло к искусству. Невозможно сомневаться, что все жрецы, маги и шаманы, настоящие мастера своего дела, вплоть до Адольфа Гитлера, были мастерами именно эриксоновского гипноза.

С другой стороны, попытка «разгадать секрет» Эриксона неизбежно приведет нас именно к ремеслу, и в конечном итоге когда-нибудь окажется, что гениальный Шарко со своим директивным методом был по сути гораздо ближе к Эриксону, чем любой недирективный ремесленник. Милтон — это Моцарт гипноза. Но чтобы понять его, надобно «вначале звуки умертвив», ту «музыку разъять как труп». Ремесло кристаллизуется из искусства. Это затвердевшая лава, которая когда-то текла, как живая.

Итак, прошу запомнить: Милтон Эриксон — одна из ключевых фигур современности. Теневых, но ключевых.

Главная тайна Милтона

Создатели новомодного направления психотерапии, Нейро-Лингвистического Программирования, изучая записи сеансов Милтона, попытались формализовать его метод. Они составили подробное описание замеченных ими принципов его работы, назвали это «Модель Милтона» и опубликовали в книжке под хорошим, говорящим названием «Структура магии». Изучив ее, всякий может в какой-то мере овладеть искусством эриксоновского гипноза (а также противоположного ему метода разгипнотизирования). Но ясно, что сам Милтон «изучал диалектику не по Гегелю» (как и сам Гегель, к слову), он не читал этой книги и не из книг узнавал в каждом конкретном случае одно-единственное подходящее решение.

Прежде всего, известно, что Милтон часто наводил на людей транс, сам находясь в состоянии транса. Описан случай, когда он загипнотизировал коллегу, специалиста, сознательно сопротивлявшегося гипнозу, применив такой прием. Он вышел из кабинета, ввел в транс какую-то студентку и велел ей (в трансе!) пойти и загипнотизировать упрямца. Цель была достигнута. Идеал эриксоновской психотерапии — это когда оба в трансе, врач и пациент. Общение бессознательного с бессознательным. Подобные методы вообще едва ли могут кем-либо сознательно применяться, ведь транс исключает сознательный контроль. Потому изучение методов Милтона — это только подспорье для гипнотизеров. Настоящая цель — овладение его эвристикой. Откуда он сам-то брал свои идеи? Правильно, из бессознательного.

И все-таки настоящим профессионалам небезызвестна ЭВРИСТИКА Милтона. На вполне сознательном уровне.

Ни для кого не секрет, что гипнотизер, вводя в человека в транс, вступает в контакт с бессознательным в человеке. Этот контакт в классическом гипнозе называется РАППОРТ. Что открыл науке Эриксон — что полноценный раппорт можно установить, даже вовсе не вводя человека в транс. И этого бывает достаточно для целей гипнотизера. Гипноз без транса, точнее, с использованием таких легких степеней транса, что неспециалисту это вовсе незаметно. Транс у Эриксона возникает вследствие раппорта, а не наоборот. Раппорт предваряет транс.

Раппорт — это контакт с бессознательным в другом человеке.

В классическом гипнозе раппорт выглядит как беспрекословное ПОВИНОВЕНИЕ. Ясно, что не всякое бессознательное на это согласится. Эриксон показал, что суть раппорта не в подчинении, а в ОБЩЕНИИ. Раппорт может выглядеть, например, как СОЗНАТЕЛЬНОЕ подчинение гипнотизера БЕССОЗНАТЕЛЬНОМУ пациента, почему бы и нет? Трансу пациента это ничуть не противоречит. Теперь-то это все понимают.

Не все понимают то, что для настоящего профи несомненно: то, что бессознательное в человеке — это ЛИЧНОСТЬ, и это ИНАЯ личность, чем сам человек, его сознательное Я. Можно объяснять гипноз на языке рефлексов, доминант, возбуждений и торможений, как беседу за чаем можно объяснить на языке грамматических категорий.

Но РАППОРТ устанавливается не с рефлексами, а с неким «Я», и это ИНОЕ «Я», чем тот человек, которого надо загипнотизировать. С человеком  нужно продолжать поддерживать контакт, но одновременно нужно установить в контакт с КЕМ-ТО другим, кто проявляет себя В ТЕЛЕ человека в виде непроизвольных, малозаметных для профана движений — микрожестов, интонаций, гримас, взглядов и прочего, о чем говорилось.

Проявляет он себя в теле, но раппорт устанавливается не с телом, а с личностью. Поддерживать раппорт нужно тоже тонко, с помощью микрожестов и прочего, внешне продолжая общение с самим человеком, хозяином тела. Это и есть раппорт без гипноза. Такой раппорт не требует транса, но сам продуцирует транс. Совместными действиями гипнотизера и Вашего собственного Бессознательного наружное окошечко Вашего сознания постепенно сужается, и возникает транс. Очень просто.

Такой подход и являлся источником нестандартных милтоновских решений! Общение с другой личностью — дело творческое и непредсказуемое! Тут нельзя ничего предрешить заранее.

Понятно, почему далеко не все это понимают. Гипноз есть манипуляция сознанием. А манипуляция, по определению, дело техническое, в известном смысле исключающее творчество. Обычный гипнотизер, работяга ремесленник, как раз и занимается манипулированием.

А король гипноза, Милтон, вступает в каждый сеанс как в неизведанное. Милтон не манипулирует, он ОБЩАЕТСЯ. Но общается он не с человеком, а с его бессознательным! По отношению к человеку, к его сознанию — это манипуляция, но тут уж человек «сам виноват», что не сознает свое бессознательное. Милтон — не манипулятор, он — мастер тайного общения. По отношению к сознанию, он — заговорщик, вступающий с союз (раппорт) к кем-то у Вас за спиной помимо Вашего сознания.

Не то, чтобы эта информация была тайной за семью печатями — все это пишут, все читают. Но не до всех доходит, О ЧЕМ идет речь в описаниях. При обычном описании эриксоновской техники, техническом описании, бессознательное предстает пред нами «разъятым как труп», в виде разрозненных реакций. А гипноз представляется именно искусством управления рефлексами.

Отчасти это связано с тем, что современная психология до сих пор находится в «идейном плену» у Фрейда. Ничего не могло быть более противным атеисту Фрейду, чем идея о том, будто открытое им бессознательное — это КТО-ТО, а вовсе не «что-то». Фрейд понимал бессознательное именно как атавизм, как природное в человеке, как инстинкты, как стихию, как что угодно, но только не как ЛИЧНОСТЬ. Фрейдовское бессознательное полно противоречий, у него не может быть единой воли, разве только несколько разрозненных, противоречащих друг другу «воль».

Это представление отчасти унаследовало у Фрейда и НЛП, видя в бессознательном целую группу «частей», разрозненных «личностей». Такого рода построения необходимы для анализа (для психо-анализа), это законный прием, необходимая абстракция. Сам Милтон, будучи не только «магом», но и человеком науки, ничуть не противился анализу, просто он указывал на его малоэффективность.

Подход самого Милтона был иной. Не теряя времени на анализ (где там правое-левое полушарие, где визуальное, где казуальное, где сенсорное-моторное.), он прямо видел в каждом из нас ЭТОГО, эту самую скрытую Самость, видел ЕГО цельно, как личность. И вступал с НИМ общение поверх нашего сознания. Эриксоновская метафора не просто МНОГОсмысленна, она прежде всего ДВУсмысленна, один (одни) смысл для тебя, другой (другие) для ЭТОГО в тебе. Раппорт был для Милтона естественным, привычным фоном повседневного общения. Едва ли он с кем-либо когда-либо общался помимо раппорта, потому-то и производил на людей такое неизгладимое впечатление. Каждый, кто пишет воспоминания о Милтоне, впадает в легкий транс — это чувствуется между строк — и вводит читателя в легкий транс. Если этого не происходит, описание надо признать неудачным. Раппорт был стихией Милтона, он неотделим от его личности.

Итак, суть эриксоновского гипноза — умение ВИДЕТЬ в бессознательном ЛИЧНОСТЬ и вступать с НИМ в контакт.

«Видящие» в науке: два пути

Ходили слухи, будто Карлос Кастанеда именно с Милтона срисовал своего дон Хуана. Конечно, это неправда. Мог, конечно — он посещал его лекции. Но с таким же успехом это мог быть любой другой «человек знания». Эриксон как маг особо интересен тем, что он был доктором наук. А как доктор наук он особо интересен тем, что был магом. Это действительно редко сочетается. Но интересен тут не он лично, а это самое «знание», которые мы обсуждаем. Которое благодаря Эриксону стало достоянием науки.

А знание это древнее. И заключается оно в том, что Бессознательное — это иная личность в человеке.

У человека действительно две «души», точнее, два ума. Но не у всякого человека! Редко, очень редко, но встречаются люди цельные, без этой раздвоенности. И они бывают двух типов. У одних есть сознание и нет бессознательного. У других нет сознания и ВСЕ бессознательно. Первых называют Святыми. Вторых — «просветленными». Но те и другие по-своему цельны.

Именно раздвоенность человеческой психики, разделение ее на сознательное и бессознательное, является главным ПАТОГЕННЫМ фактором психики. Отсюда, от этой раздвоенности, и происходят все психозы-неврозы и расщепления сознания. Фактически у любой психотерапии одна и та же КОНЕЧНАЯ цель: преодоление этой раздвоенности. Как-то утрясти, согласовать этот конфликт двух разных УМОВ в одной шкуре. Но финальных состояния, окончательных вариантов разрешения проблемы только РОВНО ДВА: кто-то должен уступить территорию, либо тот, либо другой.

Только два варианта. В любом их них  психика становится цельной.

Конечно, возможно сознательное подчинение бессознательному БЕЗ полного отказа от сознания, для чего и существуют все трансы и медитации. Но это состояние промежуточное: в конце концов, каждый медитирующий должен стремиться к «полному и окончательному» просветлению, иначе его подчинение будет неискренним, неполным. «Просветленный», конечно, гораздо круче любого шамана.

Обратный вариант, добровольное подчинение бессознательного сознанию, представляется невозможным. Потому что Самость — штука гордая, да и по справедливости говоря, сознательный наш ум гораздо слабее «нашего» бессознательного ума. Тому есть, чем гордиться.

Но «знание» заключается не в рассуждениях, а в том, чтобы воспринимать ЭТО непосредственно, чувственно. Слышать этого Иного в интонациях, видеть в жестах, чуять нутром. Когда профи видит тело живого человека, он различает в нем присутствие одновременно двух личностей, «правой» и «левой». И сходу устанавливает контакт с «левой». А с «правой» — факультативно. В принципе, без участия «правой» можно  обойтись, но это уже называется колдовством, а в колдовство читатель, может быть, не верит. Ему надо, чтобы хотя бы что-то происходило «справа» — весомо, грубо, зримо. Но с точки зрения гипноза, главное происходит все-таки «слева», в бессознательном. Гипнотизер — это союзник «левого» против «правого», бессознательного против сознательного, Самости против Эго.

А вот психоаналитик — по идее — наоборот.

Психопатология в обыденной жизни

Существуют болезненные состояния психики, при которых бессознательное, эта чуждая сущность, психический вирус, обычно остающийся незамеченным настоящим хозяином тела, проявляет себя открытым, наглым насилием. В седой древности это называлось беснованием. Беснование похоже на обычный фрейдовский психоневроз тем, что больной ясно осознает чуждость этого явления своему сознательному «Я». Но при неврозе Оно проявляется в виде безличного, внешне бессмысленного, безличного симптома, в то время как при бесновании этот «симптом» имеет ярко выраженный личностный, творческий характер. Он может даже спорить с хозяином, пророчествовать, заявлять о своих взглядах и претензиях.

Другое яркое проявление той же силы: явление «множественной личности». Отличие от беснования в том, что иная личность овладевает телом человека лишь временно, причем хозяин в это время отсутствует, находится в глубоком трансе, и потом не помнит ничего, что с ним было. При бесновании та и другая личность действуют одновременно, не как разные аспекты одной личности, а как две действительно разных Я, борющихся за контроль над телом.

При шизофрении, напротив, граница между сознательным и бессознательным становится прозрачной, безвизовой. Происходит взаимопроникновение, даже слияние этих личностей. Человек принимает откровения иной, более мощной, темной стороны своей психики за свои собственные мысли и впечатления. Шизофреник смешивает реальность и ВИДЕНИЕ, да и немудрено, настолько видение реально. Я как раз шизофреник, но мне было дано восстановить самоидентичность, интерпретируя этот опыт в терминах Православия.

Состояние нормального человека — более или менее устойчивая точка равновесия между этими крайностями. У нас бывают и неврозики (подробно описанные Фрейдом в его классической «Психопатологии обыденной жизни»: разные оговорочки, ошибочки, забывчивость.), бывают и психозики, когда мы «вне себя» от гнева и другой страсти, бывают и маленькие «откровения», которые мы часто охотно принимаем за правду. Но все это слабо выражено.

У нормального человека бессознательное ярко проявляется в гипнозе. Хороший гипнотизер начинает свою работу с внимательного наблюдения за всеми этими мелкими проявлениями бессознательного Иного в «обыденной жизни». В какой-то момент возникает инсайт — Иной становится ясно видим, слышен, ощутим. Гипноз содействует диссоциации, расщеплению кажущегося единства нормального человека. А затем достигается новое единство, вывернутое наизнанку. Теперь сознательное Я отходит на уровень симптомов, микрожестов, за которыми, впрочем, надо следить, чтобы не потерять транс.

Итак, всё описанное, в сущности, давно известно науке, и известно каждому по личному опыту. Я просто собираю воедино разрозненные кусочки картины. Картина выходит невеселая.

Психотерапия шаманов

В разработках Эриксоновских последователей, например, Росси, с бессознательным устанавливают контакт прямо-таки в ключе спиритизма. Все его методики и техники до боли знакомы. Тут уж не остается сомнений — психотерапевт без всякого гипнотического транса напрямую предлагает самому пациенту вступить в переговоры со своим собственным «бессознательным», как с иной личностью.

Такого рода техника известна, к примеру, в виде «шестишагового рефрейминга» НЛП. Обратитесь к своему бессознательному с вопросом, угодно ли ему вступать с Вами в контакт. Бессознательное найдет удобное для себя время и способ передать Вам свое «да». Впрочем, для любителей предсказуемых ходов предлагается стандартная спиритическая техника. Получив ответ, надобно выразить своему Бессознательному свое почтение и всяческую благодарность за то, что оно соизволило вступить с Вами в контакт. Далее, если у Вас есть проблема, надо спросить Бессознательное, с какой — хорошей, позитивной! — целью Оно создало Вам эту проблему. Далее. и так далее.

На каждом шагу надо всячески расшаркиваться перед собственным Бессознательным, признавая Его мудрость и превосходство. И надо верить, что Оно, такое мудрое и доброе, все делает исключительно с хорошими намерениями, а если что не так, то только по нашей же  глупости-с, что не позаботились согласовать действия с такой важной, полезной Частью себя самого. Как видим, до буддийской нирваны нам еще расти и расти, а шаманские премудрости европеец уже усвоил в лучшем виде. И ведь выдержано в строго европейском ключе, никаких там духов и бесов, все научно: нейроны, лингвистика, программирование и все дела!

Правда, в НЛП предполагается, что и само бессознательное не цельно, что в нем есть  разные, конфликтующие между собой части. Но и это — не наблюдение, а интерпретация. На вид, на слух, по ощущению, ОНО цельно.

Вспомним тут о язычестве. Многобожие выгодно отличается от Единобожия тем, что в нем легко объясняется, откуда взялось зло. Для верующего в Единого, Всемогущего и Всеблагого Бога наличие в жизни зла составляет более или менее серьезную трудность для мировоззрения. Для язычника наличие многих (по крайней мере, двух) богов необходимо, чтобы обойти этот вопрос. Да, боги благие, но разные. И цели у них разные, хотя и благие. А когда паны дерутся, у холопов чубы трясутся. Подобным образом объясняются многие проблемы психики в НЛП. Психика, мол, состоит из «частей», у каждой из них свои цели. Цели у каждой части бессознательного благие, но вот действия несогласованные. А тут еще возникают амбиции. Каждый норовит настоять на своем из принципа. Все это — от недостатка координации.

Целью НЛП является интеграция этих частей в одну. но не личность, а команду. То есть, бессознательное остается бессознательным, никто не должен претендовать на единоначалие. В этом внутреннем парламенте сознательное «Я» выступает чем-то вроде спикера. Очень демократическая организация психики, никакого тоталитаризма. Если вдуматься, не является ли Ваша, дорогой читатель, претензия на единоличное управление самим собой всего лишь тоталитарным наследием проклятого коммунистического прошлого? Не лучше ли идти в ногу со временем. Больше гласности, больше демократизма в душе!..

Непременное условие успешной работы спикера — почтительность и предупредительность к каждой из частей. Экологизм называется — «зеленые» довольны.  Надо признавать полезность и необходимость каждого члена команды, ведь даже один недовольный может легко обессмыслить общее доброе начинание. Потому надо чаще спрашивать свое бессознательное, нет ли там недовольных «частей». А ведь это уже даже не демократия, это конкордат, это даже. боюсь сказать. соборность! Словом, НЛП желает тебе совет да любовь между тобою и твоими бес. бессознательными «частями».

Оставаясь в узких идейных рамках современной западной психотерапии НЕЧЕГО по существу возразить против таких мудрых, гуманных идей НЛП. Эта (или какая-либо подобная) система просто обречена на успех, настолько точно она ухватывает дух времени (или духов времени). Читая труды НЛПистов, невольно начинаешь сомневаться, может, и правда, у каждого из нас там сидит целый легион?! Но, скорее всего, далеко не каждого удостаивают такой чести, такого внимания, такого посещения. В большинстве случаев, расщепление Бессознательного на части — это просто удобный прием анализа. Просто Оно — достаточно сложная и разносторонняя Личность, чтобы давать материал для представления о различных частях, особенно при навыке исследователя к анализу.

НЛПисты, думая идти дальше Эриксона, невольно начинают приближаться обратно к Фрейду, противоположному полюсу. Это и понятно, ведь Земля — шар.

Итак, современная психотерапия, идущая от эриксоновских методов, де-факто обнаружила существование КОГО-ТО в нашем бессознательном. Имеющий уши, да слышит!

Сотрудничество с бессознательным ведет человека к «просветлению»

Что будет дальше, если сознание не одолеет бессознательного, нетрудно предвидеть.

Отдаленная перспектива процесса вполне определенно проявилась уже в древних цивилизациях Востока, не затронутых христианством. Вполне определенно она предлагается и сегодня. Раздвоение психики на «Я» и «бессознательное» — это неудобно. Если избавиться от бессознательного нельзя, то надо сделать обратное. В качестве идеального состояния человека предлагается совершенный отказ от сознания, глубокий транс.

Об этом сегодня размышляют самые «продвинутые» психотерапевты. Сознание — это лишь образ реальности, говорят нам. Но сама реальность не такова, как она нам кажется. В состояниях измененного сознания та же реальность открывается иной и иной. По сути же своей она совершенно непостижима, неописуема, невыразима, не-во-образима никаким сознанием. Транс лишь открывает новые грани этого непостижимого. Мы теряем транс, оставляем медитацию, вынося из нее в качестве трофея новое и новое видение реальности. Но сама в себе реальность, как она есть, совершенно невместима никаким сознанием. Что же делать искателям Истины?

Искать ее в противоположном направлении! Потому любое сознание — лишь самообман, лишь временное пристанище на пути к Непознаваемому, — говорят нам. Совершенное Просветление, полное познание непознаваемой Истины есть окончательный отказ от всякого сознания. Окончательное торжество бессознательности.

Тело человека, достигшего такого состояния, дышит, говорит, действует — но в нем живет уже не его ничтожное человеческое «я», а. кто? Надо думать, Истина, она же юнговская Самость. Вот что такое «НИРВАНА» в переводе на язык современной психологии.

Заметим, какую роль в этом учении играет ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ тварной реальности. Той реальности, которую христианство объявило ПОЗНАВАЕМОЙ в противоположность Непознаваемому Богу. Ей-то, этой объективной реальности, данной нам в ощущении, теперь приписываются Божественные атрибуты, ее теперь пишут с большой буквы. Непостижима, Неописуема, Невыразима! Так-то!

Разве это не конец всякой науки, всякого атеизма, философии, религии — конец СОЗНАНИЯ? Конец. Вот куда идет дело.

Заметим также, что рассматриваемая концепция далеко не примитивна. Это плод высоких и древних цивилизаций. Примитивные варвары, дикари и шаманисты, не склонны ставить сознание так низко, чтобы бороться за полное его угасание в «нирване». Сознавая слабость человека, они охотно прибегают к трансу в любых условиях. К боевому трансу — в боевой обстановке, к лечебному трансу — в лечебной обстановке, к эротическому — в эротической. Шаман впадает в транс, не зная, что из этого выйдет. Кривая вывезет! Но этот транс всегда предполагается временным, это временная одержимость духом-помощником, который лучше человека знает, к примеру, как выскочить из безвыходного по человеческим понятиям положения. Положение-то, оно безвыходно только в сознании человека, а дух-то поди-ка найдет выход.

(В бессознательном, правда, тоже бывает безвыходное положение, о чем пойдет речь ниже… )

Дух нужен шаману, чтобы помогать — в ответ на услуги и жертвы со стороны человека. Но, получив ожидаемую помощь, шаман приходит в себя и вполне сознательно пользуется плодами транса. Это естественный оптимизм и жизнелюбие варвара.

А чтобы вот так вот совсем и окончательно отречься от самого себя, совсем от ума отстать, уйти в нирвану — это уже городская изнеженность и утонченность, до этого надобно дорасти. Тот же Кастанеда, к примеру, чуток не дотягивает.

Как раз такими варварами были эллины, когда Македонский невзначай захватил почти всю тогдашнюю ойкумену. Тогда греки (а за ними еще более варварские варвары римляне, большие специалисты по самому ближнему бою без всяких правил) вдруг стали во главе древних народов. Это — начало европейской цивилизации.

Тогда эллины стали дорастать до той же древней мудрости, ретранслируя ее в эллинский язык и культуру в сочинениях всяких пифагорейцев, платоников и неоплатоников. Тогда от временного транса своих мистерий они возвысились до идеи «совершенной мудрости», транса необратимого. Но тут-то и грянуло на них христианство, «отбросив» европейцев назад, к Аврааму, Ною и Адаму, к первобытной прарелигии изначального человечества, чудно обновившейся в лице Нового Адама, Иисуса Христа. И вот сегодня, заново прокрутив ту же идейную ленту, постхристианское человечество вновь подходит к тому же рубежу. Вот тут бы его и застукать, вот тут бы и обратить паки и паки вспять, к Первоистоку!

Современная психотерапия только-только доросла до того, чтобы признать бессознательное равноправным партнером сознания. ну, первым среди равных. отказываться от сознания нам никто пока не предлагает. Но такова неизбежная историческая перспектива. Проверено на многих исторических примерах.

Ближе всего к нам все-таки не Китай и Индия, а Древний Египет с Вавилоном, теория и практика которых живы и здоровы, пережили трудные времена христианства в кабалистике, в среде исмаилитов и тамплиеров, в темных ересях и тайных сектах, органически влились в мистическую практику масонства и процветают в аутентичном европейском оккультизме.

Начиная со времен Древнего Египта, наши местные эзотерики знали, что у человека две души. Внешняя, социальная, сознательная душа, которая не представляет особой ценности, и внутренняя, живущая в бессознательном, которая бессмертна и вновь воплощается (лучше сказать, вселяется) в новое человеческое тело. Так что ты, сознательное «я», уступи-подвинься, не темни тут со своей немощью да невежеством, чтобы Истина-то смогла воссиять в твоем сердце! Цель мистической практики — освобождение от внешней, якобы ложной, души, от «Я» и проявление во всей красе внутренней, истинной Самости. Короче, та же «нирвана», в западном варианте.

Самая эта Самость настолько непостижима, что пока в тебе живо человеческое сознание, она может проявляться только намеками. Цель мистики — дать ей воссиять во всей красе.

Итак, неосознаваемость нашего бессознательного постепенно ведет нас к осознанию непознаваемости мира. А непознаваемость мира — к отказу от сознания вообще. Окончательная и беспросветная бессознательность как совершенное просветление, как высшее достижение человека!

Итак, финал всех концепций и теорий, следующих за отречением от Непознаваемого Бога, вершина автономии человечества — это отказ от сознания. Торжество «бессознательности».

Мой личный опыт

Здесь мне хочется поведать читателю о своем скромном опыте общения с бессознательным. Неудобно помещать свою личность среди таких гигантов, как Фрейд и Эриксон, но для лично меня этот опыт уж очень важен, ведь лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Сразу скажу, что я не святой и не просветленный. Своё бессознательное я не осознал и даже не видал. Видал только чужое. Соринка в чужом глазу — она видится легче, чем бревно в собственном. Со стороны, говорят, виднее. На этом, собственно, и основывается сама возможность психотерапии — на том, что со стороны — виднее.

Должен тут признаться, что сам я, лично УВИДЕВ бессознательное в окружающих людях, принял его за истинную сущность человека. То есть, мой опыт привел меня к той же концепции, памятной еще со времен Древнего Египта: истинная наша душа как раз в бессознательном, а сознательное «я» — только социальная маска. Теперь я глубоко убежден, что это впечатление является ложным. Но зато я не могу осудить египтян: мне понятна их ошибка, я сам так же ошибся. Немногие устояли перед этим соблазном.

Я пережил некое «откровение» (как теперь мне понятно, ложное, «черное откровение»). Неважно, вследствие каких таких медитаций, но до меня вдруг «дошло», будто окружающие меня люди понимают гораздо больше, чем я! Вначале я видел в их микрожестах, интонациях и прочем тонкие, но ясные намеки, смысл которых постепенно открывался и вдруг открылся. Я понимаю людей, страдающих манией величия или преследования — они отчасти замечают то же, что и я, но не могут или боятся дойти в этом видении до конца (а и правда, жутковато!).

Я вдруг осознал себя последним, самым тупым учеником, до которого с детства не могли достучаться, но наконец-то достучались преподаватели. Я начал видеть у каждого  бессознательное что твой Милтон, и принял ЭТО за истинную сущность человека.

Все люди вдруг оказались в моих глазах преподавателями. Притворяясь ничего не понимающими, они с помощью тонких намеков (бессознательно) преподали мне «истину». Это потребовало от них нечеловеческой настойчивости и терпения.

«Истина», которую мне наконец преподали, стара как мир. Она заключается в том, что жизнь — это лишь грандиозный спектакль, в котором актеры играют столь самозабвенно, что в подавляющем большинстве начисто забывают, что они — актеры! (Это, повторю, ложь. Но ВЫГЛЯДИТ именно так.) Впрочем, нет, неточно.

Актеры этого спектакля мудры и безжалостны, они ничем не увлекаются и ничего не забывают. Но игра их настолько качественна, что они даже не позволяют себе ДУМАТЬ ничего, не относящегося к роли. Знание о том, что это — лишь игра — остается у подавляющего большинства БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ.

Но мудрость актеров такова, что они каким-то образом сохраняют ясное самосознание без слов и без мыслей, без осознания — где-то в глубине сердечной. (Я тогда не мог понять, как это может быть, а сейчас-то понимаю. На самом-то деле актеры бессознательного имеют свое собственное сознание и ум, просто это нечеловеческий ум и нечеловеческое сознание. Действуя в бессознательном, совершенно неведомо для ума человека, сами-то они действуют не без ума и не без сознания!)

Мне представлялось, что эти актеры лишь изображают обычных ранимых людей, изображают настолько полно и последовательно, что невозможно было бы заметить фальши. если бы не «бессознательное». Тут, в непроизвольных действиях, в измерении РАППОРТА, они вполне искренни и действия их согласованы между собой. Палач играет палача, а жертва — жертву, но эти две игры комплиментарны; на уровне РАППОРТА вообще царит полная гармония.

К слову, тут я открыл, что пытка —  это самый грубый, варварский  и примитивный (но вместе один из самых простых и действенных) метод установления глубочайшего РАППОРТА. Это давно поняли спецслужбы всех времен и народов. Пытка быстро сдирает с человека шелуху сознательных убеждений. Это не значит, что под пыткой человек непременно говорит правду: как и под гипнозом, он скорее говорит то, чего хочет услышать гипнотизер. А гипнотизер едва ли часто является бескорыстным служителем чистой науки, ведь у него тоже имеется бессознательное. Строго говоря, под пыткой человек говорит то, что хочет услышать бессознательное гипнотизера. Ибо оно находится с бессознательным пациента в полном и совершенном раппорте. Они, бесы, между собой всерьез не ссорятся, а только изображают для спектакля.

Теперь-то я понимаю, что здесь была двойная игра: бес, вполне сознательно контролирующий твое бессознательное, изображает, будто любые сознательные твои действия — это всего лишь часть его бесовского замысла. Он перехватывает всякое человеческое намерение, тонким бессознательным «довеском» к нему изменяя его смысл на иной, нечеловеческий. Это его способ сохранения контроля над человеком. Что бы мы ни делали, бессознательное придает нашим действиям свой смысл. По крайней мере, стремится придать. (По счастью, это не всегда удается, о чем я подробно скажу ниже.)

Тогда я принимал все это за чистую монету. Я действительно поверил, что Актеры, которых я видел, являются действительно ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ личностями, а человеческие души, носители сознания, представали в моем бредовом восприятии как маски, личины Актеров.

Естественно! Я не мудрее древнеегипетских мудрецов, пришедших к похожим выводам.

К таким же выводам пришли в раннем средневековье христианские монахи-подвижники, впавшие в прельщение и осужденные Православной Церковью как «мессалиане». Они тоже научились видеть бессознательное в человеке, тоже увидели, что это — личность, и тоже решили, что данная личность является у всякого человека врожденной.

Но мессалиане были все-таки ближе к Истине, чем я в тот период моей жизни. Это и понятно, ведь я был тогда язычником, а они-таки христианами, хоть и еретичествующими. Они-то понимали, что «сознательное» — это не просто маска, это ДУША ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ, хозяйка тела. Они старались изгнать бессознательное из человека при помощи молитв и суровой аскезы. Но добивались лишь того, что НЕКТО эффектно выходил наружу видимым образом (как дым, как жаба или чудовище), а НЕКТО в виде огня заходил на его место. Бедняги верили, что таким механическим образом вселяется в человека Дух Святый. Насколько убедительным бывает обман!

Итак, мне довелось видеть бессознательное у людей, и я ЗНАЮ, что у каждого из нас это — личность, причем эта личность имеет наглость притворяться ИСТИННОЙ хозяйкой тела, а сознательное «я» выдает всего лишь за СВОЮ МАСКУ. Так-то!

Ретрансляция в Православие

И вот тут назревает необходимость наконец-то соотнести базовые понятия современной психологии — «сознание и бессознательное» — с основными понятиями ПРАВОСЛАВНОЙ антропологии — «ум и сердце».

Но вначале приходится определиться с понятием «душа». С тех пор, как психология («душеведение») вкусила от плода познания бессознательного, «душа» отлетела от неё обратно к религии, из которой была взята — к христианству. Современный человек понимает, что такое «психика», но затрудняется, пытаясь осознать смысл «души».

Душа — это то, что остается от человека после разрушения тела. А что, собственно, остается? Чтобы понять, что православные вкладывают в «душу», надо обратиться к нашему учению о смерти. Оно легки и увлекательно изложено в прекрасной книге православного американца Серафима Роуза  «Душа после смерти».

Когда человек умирает, он не перестает видеть, слышать, чувствовать, у него даже сохраняется некое «тело» с руками и ногами. В первые минуты он может видеть со стороны своё собственное мёртвое тело, то есть переживает как бы раздвоение. Но это новое его «тело» является бесплотным. Он не может ничего сообщить окружающим, не может ничего сделать в материальном мире (если не имеет специальной оккультной подготовки) без утраченного материального тела. Вот это-то призрачное, невидимое обычными глазами тело и называется «душой».

Именно этот смысл вкладывали русские люди в слово «душа» до Революции.

А что такое «сердце»?

«Сердцем» в Библии называется все то, что мы относим к внутреннему, скрытому от глаз в человеке. Телесное — видно, сердечное — скрыто. Можно принять, что «сердце» — это на современном языке просто то же, что душа. «Всей душой» и «всем сердцем» — это синонимы. «Душа» и «сердце» — синонимичны. В общем, в быту «сердце» часто используют в таком значении. Психология — наука о сердце человеческом.

Хуже у современного человека с понятием «ум». У нас в быту слово «ум» почти синонимично словам «интеллект», «рассудок», даже «память». Но не так в Православии.

«Ум» в терминах Писания очень близок нашему «сознанию». Точнее, СОЗНАНИЕ — ЭТО СОДЕРЖАНИЕ УМА. Ум ОБЪЕМЛЕТ сознание. То есть, ум есть то, что в Индии называют Атман. Этот тот, кто видит видимое, слышит слышимое, чует чуемое, словом, сознает сознаваемое. Это ты сам. Не твой рассудок, не твои глаза, уши, и не душа даже! Это то «я», которое сознает все, что «я» сознаю.

При таком понимании «ума» очевидно, что сам ум непознаваем. Своим глазом можно увидеть свой глаз с помощью зеркала объективно, со стороны, но нельзя увидеть, как он «видит» видимое — это скрыто от глаз. От ума, по идее, ничего не скрыто в природе, но сам он является исключением. Потому что все, что мы сознаем, есть только содержание ума, а не сам ум. Можно рассуждать об уме, но только абстрактно. Не так-то просто соотнести такие рассуждения с реальностью, потому что в реальности ум остается за пределами осознания. И все-таки, он неотделим от осознания, ведь им-то мы и осознаем то, что мы осознаем!

Древних индусов так поразила эта неуловимость и вместе близость ума, что они решили, что это и есть Бог. Непознаваемый, но познающий. Несознаваемый, но сознающий. Они назвали его Атман. Для полноты картины они постулировали, что «объективного мира» не существует, что мир — это лишь игра ума, то есть иллюзия. Кроме того, они постулировали, что все Атманы суть одно, различается только содержимое «ума», но не сами умы. При этом потерялась личность, она стала одной из иллюзий «ума».

Но христианская культура основана на вере, что ВСЕ существующее сотворено Богом. Поэтому христиане не обожествили ум, не стали нагонять туману, а назвали его просто: «ум». У каждого «ум» — свой. Хотя «ум» нельзя осознать, но он — не Бог. Он тоже сотворен. Мало, чего нельзя осознать. Зато можно НАЗВАТЬ.

Такое «непочтительное» отношение к Атману является особенностью Западной культуры из седой древности, с Египта. Эта «непочтительность» существенно облегчает и издавна облегчала для всех западных людей понимание христианства. Египет — источник западных эзотерических знаний. В отличие от индусов с их Атман-Брахманом, наши эзотерики издавна особо подчеркивали индивидуальность ума, мол, он у каждого свой. В то время как индусы настаивают на тождественности всех Атманов с Брахманом и между собой.

Мне думается, причина этого различия в том, что индусы обожествляли само сознающее (Атман), сознательный ум, а Египтяне — бессознательный ум (Самость). То, что индусы торжественно называют «Атман», западные вслед за египтянами именуют просто «ум». Для того, чтобы лишиться ума, индус зацикливает свой ум, вперяя его в самого себя. При этом ум полностью опустошается, что они считают познанием истины. Соответственно, истина для индуса состоит в том, что мир — иллюзия. А «богом» его является смысловая пустота, потому что ум, пытающийся осознать самого себя, НИЧЕГО не осознает (или, выражаясь торжественно, сознает НИЧТО). Различие между индивидуальными умами тут несущественно. Зато Бессознательное, которое выходит при этом наружу, носит личностный, индивидуальный характер. Эту-то выходящую наружу Самость и почитали за бога Египтяне, считая сознательный ум (Атман) просто несущественным.

Главная функция ума — внимание. Содержимое внимания — это то, что ум «внял», принял в себя, «принял во внимание».

То, что уму в принципе известно, но в данный момент находится вне его внимания, сейчас принято называть «подсознательным». Это — сфера естественных автоматизмов, та область психики (души, сердца), которая контролируется умом.

То, что мы называем «состоянием сознания» — это «состояние ума». «Изменение сознания» — «изменение ума». Сознание — это образ реальности, в терминах современной психологии, «карта», по которой ум ориентируется. То, как я представляю себе реальность — это содержимое моего ума. То, что вижу-слышу-чувствую, что сознаю в данный момент — это сфера моего внимания.

Поэтому ПОКАЯНИЕ — метанойя, по-гречески — есть просто «изменение сознания», «изменение ума». Покаяние — это смена «карты», изменение представление о себе и о реальности. В быту слово «покаяние» используется как синоним «раскаяния». Но это не одно и то же. Правильное покаяние — изменение ума — непременно влечет за собой раскаяние, ведь изменившийся ум иначе оценивает свои прошлые поступки. Но раскаяние не обязательно влечет за собой покаяние. Иуда, к примеру, раскаялся — но не покаялся, а удавился. Снова и снова раскаиваться в грехах еще не значит переставать грешить. А покаяться — значит! Если вновь согрешил, значит, твое раскаяние не было настоящим ПОКАЯНИЕМ! Настоящее покаяние — это изменение. Изменение сознания, то есть изменение образа реальности. Как бы изменение самой реальности в моих глазах. Изменение жизни.

«Бессознательное» с точки зрения Православия состоит из двух совершенно различных частей.

Прежде всего, «вытесненное» — это то, что в Православии именуется «глубиной сердца». Это та часть души, психики, сердца, которая неизвестна и недоступна моему уму; не только находится вне сферы моего внимания в данный момент времени (что называется подсознательным), но вообще неизвестна. Оно не укладывается в «карту», ему нет места в представлениях ума о реальности.

Во-вторых, «изначально бессознательное» — то, что при всем желании не удается вспомнить при психоанализе. Эта часть бессознательного никак не относится к «душе». Оно проявляется в моей жизни как сторонняя сила, претендующая на контроль над моим умом и телом. Именно оно вытесняет «вытесненное». «Вытесненное» — это часть моей души, оккупированная «изначально бессознательным».

Потому любые проявления в сфере внимания ума бессознательного — как вытесненного, так и изначально бессознательного! — это всегда вторжение иного, чуждого и непонятного. Бессознательное воспринимается умом как чуждая внешняя сила.

Практически все существующие на Земле религии как раз и занимаются примирением человеческого «я» с этой внешней силой. Кроме Христианства. Христианство — почти во всех его ответвлениях — настаивает на ПОДАВЛЕНИИ бессознательного! За это многие и не любят христианство.

Транс, медитация в древней терминологии называется из-умлением, выходом из ума, из обычного сознания. Это изменение ума. В самом глубоком трансе сознания вообще нет, вернее, оно пусто. Человек буквально находится в из-умлении. Это считается на Востоке, да и у нас, высоким достижением. Выше этого бывает только непоправимое изумление, то бишь, просветление, «священное безумие». Совершенная и необратимая бессознательность.

Следует отличать просветление от святости.

«Ум» святого человека «соединен с сердцем», «обитает в сердце». Это означает, что у него нет бессознательного. Все содержание его сердца известно его уму.

Означает ли это, что у него нет ПОДсознательного? Все-таки, наверное, есть. Ум человека в каждый момент времени сознает только то, что находится в сфере его внимания. А сердце человека бездонно. Уму святого доступно все содержание его души. Там, в подсознательном, все ему понятно и все им контролируется. Он всему уделяет некоторое внимание, хотя бы крошечное. Это означает, что у него нет четкой границы сознания и подсознательного, различие тут количественное, в степени внимания. В таком состоянии естественно пребывает младенец.

Сердце человека — вместилище «мудрости». Ум и мудрость — не синонимы. Мудрость в том, чтобы учитывать все оттенки, все аспекты, все смыслы одновременно, ничем не пренебрегать, но все принимать во внимание. Но для того, чтобы действовать, надо выделить главное. Это — работа ума. Главная функция ума — внимание. Ум принимает во внимание то, что представляется важным. Если его выбор окажется не совсем удачным, то ему приходится пренебрегать всем остальным. Так теряется мудрость, которая естественно обитает в сердце.

Младенец мудр, но вовсе не «умён». Его ум легко утрачивает мудрость, увлекаясь несущественным. Ум сохраняет мудрость тогда, когда верно определяет главное — это позволяет ему ничем не пренебрегать, но все в какой-то мере принимать во внимание. Для нас, чей ум лишен мудрости, такое состояние трудно вообразить. Парадокс в том, что в океане мудрости можно найти главное только одним путем, только опираясь на Премудрость, превосходящую естественную мудрость ума.

Единственная возможность здесь — воспользоваться указанием свыше, извне, от Бога. Изнутри себя самого сердце не может знать, что есть главное в данный момент в его собственном содержании. На это намекает теорема Геделя о неполноте. Ум, поступающий своевольно, непременно ошибется, потому что для верной ориентации необходимо знать будущее. Потому-то ум, хранящий мудрость, не может быть своевольным, но действует в послушании Божественной Премудрости. Мудрый, но непослушный ум теряет и святость, и мудрость.

Своевольный ум отбрасывает все, что ему представляется несущественным. Так теряется мудрость. Но если выбор ума был более или менее обоснованным, особенно если он согласован с обществом, к которому принадлежит человек, то ум может обходиться без мудрости достаточно долгое время. Именно это с нами и происходит!

Такой ум имеет свою концепцию реальности (сознание) и пренебрегает деталями, не укладывающимися в его концепцию (не укладывающимися в сознание), вовсе не уделяя им внимания. Этот механизм отбрасывания Фрейд назвал «ЦЕНЗУРОЙ». Благодаря цензуре в душе появляется бессознательное.

Здесь парадокс. Чтобы пренебречь чем-либо, посчитав это маловажным или даже разрушительным для сознания (для «карты», для концепции), надо все же проанализировать это, уделить этому сколько-то внимания! Цензор должен прочитать книгу, чтобы запретить ее. Фрейд открыл факт существования БЕССОЗНАТЕЛЬНОЙ цензуры и, будучи материалистом, посчитал ее автоматической функцией психики.

Действительно, каким образом ум мог бы оставаться в неведении о том, что он сам же и отбрасывает? А это отбрасывание — совсем не примитивная штука. Фрейд открыл, что «цензура» дьявольски остроумна и находчива! Она, в сущности, гораздо умнее сознательного ума.

Как же наш ум умудряется сохранять свою концепцию реальности, как он ухитряется отбрасывать то, что в нее не укладывается? Ответ очевиден! Ему  «помогает» в этом ИНОЙ УМ, «бессознательный», вернее, вполне сознательный бесовский ум. Функцию цензуры выполняет ТА САМАЯ скрытая личность, с которой устанавливается раппорт в гипнозе или при «околдовывании» человека. Этот-то иной ум современные психологи, начиная с Фрейда, считают естественной и самой глубинной частью человеческой психики.

У святого ум в сердце, он естественно мудр. А мы не мудры, наш ум отделен от своего мудрого сердца «цензурой», которая является инструментом чужого ума, «бессознательного».

Но у по-настоящему мудрого человека, святого, чей ум обитает в сердце, «цензуры» нет. Ее нет и у младенца в первые дни жизни. Да и потом она устанавливается постепенно, с годами, окончательно только в отрочестве. Ребенок, быть может, неполноценен. Но святой-то несомненно полноценен. Бог создал Адама взрослым, и Адам был свят. Потому цензура, отделяющая ум от глубины сердца, от мудрости, отделяющая сознание от бессознательного, является патологическим образованием, психической инфекцией, привходящей извне! Эта инфекция постепенно овладевает душой ребенка, разделяя ее на «сознательное» и «бессознательное».

У шизофреника ослабевает цензура, он все принимает во внимание, потому-то иногда представляется удивительно мудрым, а иногда — удивительно глупым. У мудреца ум обладает мудростью, а у шизофреника, наоборот, мудрость возобладала над растерянным умом. Чтобы как-то ориентироваться в нахлынувшем на него из глубины сердечной океане мудрости, он вынужден судорожно напрягать сознательную цензуру, решительно пренебрегая, «в упор не видя» то, что не укладывается в его схемы. То есть, бред шизофреника — это не мудрость, а напротив, защитная конструкция, плотина, которой его ум отгораживается от напора мудрости. Говорю это исходя из личного опыта! У нормального человека роль этой плотины выполняет бессознательная фрейдовская «цензура». Естественно, она справляется с делом ловчее. Все-таки человеческий ум гораздо слабее египетского «бессмертного ума». Вот и сажают нас в клинику.

Это лирическое отступление о психологии шизофреников, возможно, незачем читать нормальному читателю. Я пишу это для тех братьев по несчастью, которые ищут выхода из тупика. Выход в том, чтобы довериться Божественной Премудрости. Не надо искусственно отгораживаться от потопа. Надо крепко уцепиться за Камень, Который никогда не захлестнут никакие волны. Камень же этот — Христос. Надо принять иерархию ценностей (что главное, что второстепенное), установленную Святыми Православия. Что есть сил, уделять внимание тому, что важно по их мнению. А что неважно, на то уже не хватит ни времени, ни внимания. А что важно? Молитва. А что важно в молитве? Слова. Именно слова, а не ощущения, не мысли. Вот так и выплывешь.

Опыт соседей

Не располагая православными категориями мышления, я был не в силах разобраться в своём «видении». Ум человеческий я принял за маску Бессознательного, зато само Бессознательное, как и мессалиане, как и поздний Фрейд, почитал в человеке изначальным.

Вот египетские эзотерики глядели глубже. Египетские спецы знали, что Это вселяется в человека в момент некоей инициации. Изначально у младенца есть только «внешняя» душа. Бессознательное не принадлежит человеческой природе, а является, с позволения сказать, «даром» извне. Это глубокое и мощное прозрение! Далеко не все до этого дошли! Мессалиане не дошли, Фрейд не дошел, а я и подавно не мог.

Лично я, ВИДЯ младенца, как и все видевшие, понимал, что он — вне спектакля, он не играет никакой роли, он — искренний. В нем не видно раздвоенности. Но я был убежден, что личность младенца — это то самое ИНОЕ. То есть, доверяя позднему Фрейду, я думал, что у него изначально нет сознания, что он бессознателен. Я ведь поверил, что сознательное Я — лишь маска; значит, если нет маски, то нет и сознания. Я ошибся. Но не я один ошибся.

Интересно рассмотреть религию Индии. Когда ум человека «постигает» самого себя, когда сознание опустошается, на поверхность выходит «божественный ум». Но этот иной ум индусы считают природным, естественным для человека, присущим ему изначально, с рождения, с зачатия, по самой природе вещей. Ведь Атман и Брахман — тождественны. Все, что от нас требует их религия — осознать это тождество всего со всем, то есть опустошить ум. И тогда наступает вожделенное «просветление», полностью проявляется в человеческом теле ум «божественный».

Не так у наших. У индусов перевоплощение, а у наших — переселение Бессмертной души в новые и новые человеческие тела, изначально обремененные только «внешней» душой и лишённые Бессмертной. Концепция индусов более гуманна, но все же она дальше от истины. На мой взгляд.

Хотя, может, я просто плохо их понимаю, ведь я теснее связан с Египтом, чем с Индией. Ведь, будучи по крови индоевропейцем, я с детства воспринял основанную на христианстве, а не на Индии, европейскую культуру. А египетская мистика питалась соками Древнего Откровения еще со времен Авраама. Ведь не всуе сказано в Библии: «Из Египта воззвал Я Сына Моего». Потому они понимали, что Бессознательное — не изначально в человеке.

И эзотерики египетского толка покланяются этому Бессознательному, которое сами вполне сознают не изначальным, не природным в человеке. По сути, в терминах христианства, это — сатанизм. Но сатанизм на проверку часто оказывается более трезвым, чем гуманизм. Гуманист покланяется Человеку, не видя нечеловеческого в самом человеке. Он смешивает Божественное с человеческим и бесовское с человеческим. Сатанист избегает Божественного. Но он прекрасно видит и различает человеческое от дьявольского; он прекрасно знает, на что идет; его система жестока, но устойчива. Гуманизм — это прекрасная иллюзия, которая скоро рассеивается.

Лев Тихомиров считал, что эволюция религиозных философий развивается по такой схеме. Поклонение Истинному Богу — изначально. Затем политеизм и пантеизм. Затем гуманизм (самообожение человека). И в финале, венцом всей этой истории, — сатанизм, в котором маски сбрасываются. Согласно этой схеме, Индия почему-то застряла на третьей стадии, а Египет продвинулся значительно дальше.

А может, ДРЕВНИЕ индусы мыслили так же, как древние египтяне, а известная нам концепция перевоплощения — это уже модернизм? Может, они как раз и называли Брахманом бессознательный ум, а Атманом сознательный? Вначале божественным почитался именно Брахман, как и в Египте. А Атман — так себе. А уже позже философы разработали современную концепцию тождества Атмана и Брахмана.

Может, «Брахман» (в отличие от Атмана) не изначален в человеке согласно каким-нибудь древнейшим текстам? Недаром ведь некоторых людей индусы называли «брахманы», а других — не называли. Остальные были носителями простого «атмана» и должны были служить «брахманам».

Возможно, «брахман» вначале означал «просветленного», то есть, у которого Атман «поглощен» Брахманом (то есть, сознание поглощено бессознательным). Потом, как это обычно происходит, «брахманы» выродились в обычный социальный институт, в касту.

А потом грянул Буддизм с его проповедью, что все равно способны достичь просветления, и чтобы не потерять паству, «брахманы» стали учить, что Атман и Брахман тождественны. При этом утерялась информация о том, что «брахман» вовсе не является естественной частью души.

Так или иначе, лично я на тот момент действительно поверил, будто Это-то и есть истинная сущность человека. Вообще-то, то, что мне виделось, и впрямь похоже на индусскую «лилу», «божественную игру». Но это сходство, боюсь, обманчивое. Все же сомнительно, что индус и впрямь видит Бессознательное как Личность. Они вообще не любят «личностей», а почитают безличное. Возможно, это плата за противостояние с буддизмом.

Будда вообще отказывался говорить о «боге». Он сосредоточил своих учеников на главном: как избавиться от сознания. И поэтому считал излишним заполнять их сознание ответами на вопросы отчего, да почему. Там нет теории, или она неважна. Это очень стройная и целеустремленная практика, психотехника, направленная на скорейшее избавление от сознания. На практике это означает, что человек превращается в «просветленного», «будду». Слово «будда» родственно нашему «будить», «пробужденный».

Невольно возникает вопрос, о «будде»: что это за зверь? С кем говорили ученики Будды, если сам Будда в это время уже достиг «нирваны», то есть «совершенного покоя». Тут два варианта ответа. То ли, прежде чем окончательно впасть в «нирвану», «будда» некоторое время сохраняет сознание ради наставления своих учеников. То ли, сама «нирвана» такова, что позволяет «будде» говорить и действовать, не выходя из «покоя», совсем без участия сознания. Первое напоминает шарлатанство. Зато второе полностью тождественно учению западных эзотериков: человеческое сознание «будды» пусто, говорит и действует «божественное», которое на языке христианства называется «бесовским».

Некоторая логическая путаница буддизма является наследием индуистской зацикленности на божественной важности ума. Но они используют и саму путаницу как один из способов поставить ум в тупик, вогнать в транс.

Логика египетских эзотериков проще: они прямо ищут избавления от собственной человеческой души, считая ее смертной и не имеющей ценности, лишь помехой для души бессмертной. Бессмертная душа вселяется в тело и постепенно вытесняет смертного хозяина.

Но если «хозяина» изначально нет, если все это только игра. Или индусы хотят прекращения игры? Но ведь если Атман и Брахман тождественны, то он ДОБРОВОЛЬНО играет. Никто его не принуждает. Казалось бы, зачем противиться этому?

Главная ошибка

Тогда я не понимал этого. И недоумевал. Для чего тогда игра, для чего вся эта фантасмагория? Положим, мое «я» — это лишь маска истинного Я. Если Я, бессознательное мое Я, изначально все понимаю, то для чего Я столько лет изображал непонимание? И изображал Я настолько самозабвенно, что я, сознательное «я», на самом деле не понимал? Вполне сознательно вопрошал я ВСЕХ окружающих — благо, все всё понимали и были готовы дать ответ — но понимали бессознательно, и ответ давали только намеком. Я мог подойти к первому встречному и спросить без обиняков:

— А зачем все это? Зачем притворяться? Какой смысл?

Актер мастерски изображал испуг и негодование, но вместе с тем давал вполне ясный ответ:

— Ты что, парень, свихнулся? Знаешь, так молчи.

Это говорили все как один, разными способами, на разные лады. В общем, я понимал смысл ответа. Я  должен был со временем постичь смысл этой общей игры, пока поддерживая ее без понимания, «за послушание». Чтобы постичь смысл игры, надо было притворяться, будто я ничего не понимаю. Как «все» притворяются.

Было мне ясно, что со мной случилось нечто экстраординарное. Обычно актер играет настолько хорошо, что сознательное «я» даже не подозревает, что оно является лишь маской. (На самом-то деле, напомню, «я» вовсе  не является маской!) А моё бессознательное Я вдруг перестало так притворяться. В мой сознательный ум вошла какая-то часть «истины». (На самом деле — перевертыш!) Мне открылось, что я — это не весь Я, а только маска своего истинного Я.

У других я видел их Я со стороны, а у себя — не видел. (Со стороны виднее, это правда.) Но мне недоставало полноты, полного слияния я с Я. Вот мне и обещали восполнить недостающее, если я буду «знать и молчать». Если до тех пор я думал, что живу всерьез, то теперь я должен был, как и все бессознательные Я, сознательно изображать, будто живу всерьез. Я должен был таким образом проявить лояльность к своим «учителям», бесам, которые, насколько я мог видеть, живут в каждом из окружающих, а значит, и во мне самом, в собственном моём бессознательном.

Вот какая мне предлагалась программа: притворяться обычным непонимающим человеком. С позволения сказать, «контролируемая глупость». Поддерживая эту игру, я  должен был со временем постичь ее смысл.

Ясно было, что уже и полученный кусок знания мог дать мне огромные преимущества в обыденной жизни. Свободно «видя» и вступая в раппорт с каждым из окружающих, я имел бы большие возможности манипулирования их сознанием. Их бессознательное было бы на моей стороне; от меня требовалась только внешняя лояльность. Я ее, как видите, не проявил. Выдал все секреты! И секреты-то оказались липовые. Мудрость тысячелетий, понимаешь.

Интересно отметить, что я был не одинок. Обнаружилось, что некоторые — немногие, очень немногие — из окружающих, как и я, понимали происходящее на сознательном уровне. На ВИД, в моем ВИДЕНИИ, они почти не отличались от прочих человеков, только играли с некоторой ленцой — так, для вида, без огонька. На мои странные (точки зрения обыденной реальности) вопросы они отвечали без обиняков, кратко и по существу, не кривляясь. Это были маги: колдуны и ведьмы. Они привычно маскировались перед прочими  человеками, но не передо мной. Это была тогда большая поддержка (меня поддерживали в моем заблуждении). Ясно было, что им-то я и должен подражать. Играть свою социальную роль тихо, с ленцой, позволяя себе некоторые вольности и необязательности. Позволяя себе с юмором слегка намекнуть обычному человеку («муглю») на страшную реальность. То есть, просто заговорить с ним напрямую, как с магом. Особо можно было не маскироваться: «мугли» страшно пугаются информации этого рода и охотно закрывают глаза на любые «проколы», если только не слишком дерзить.

Эта терминология — «маги» и «мугли» —  заимствована мной недавно, из книг про Гарри Поттера. Тогда эти книги еще не были написаны, и я называл это по-своему. А термины удачные. Только там мир магов — это как бы параллельный мир, куда не дано попасть муглям. А у меня выходило, мир магов — это та же самая реальность, только вывернутая наизнанку. Все «мугли», как казалось мне, являются магами, только притворяются муглями, в отличие от собственно магов, по принципу «глухой несознанки».

Собственно маг не станет кривляться, притворяясь муглем, когда имеет дело с магом. Какой смысл?

А собственно мугль ни за что не расстанется со своей маской. Но это его добровольный выбор, казалось мне, и его надо уважать. Но я не уважал, и мне крепко вломили!

Теперь, спустя 15 лет, я понимаю, что это было безумие, настоящая шизофрения, от которой обычно не выздоравливают. Боюсь, некоторые читатели, дойдя до таких откровений, поставят мне диагноз, и не станут читать дальше.

Но ведь и вправду, во всякой лжи есть доля истины. Чистая ложь невозможна, это насилие над языком. Любая ложь — это смесь правды и лжи.

Проблеск истины тут был в том, ЧТО я, собственно говоря, видел: я видел ДВЕ личности, ДВА УМА в каждом человеке. То есть, я видел то же, что всякий сильный гипнотизер. Но гипнотизер не становится от этого шизофреником, потому что имеет интерпретацию, согласованную с его социальной ролью. Я не имел.

А моя интерпретация виденного была бредовой!.. Самая большая ошибка —  что поверил, будто сознательное «я», собственно человеческий ум, является фикцией, маской. Вторая ошибка — что поверил, будто бесы-актеры являются тем, что по-настоящему ценно в человеке. Но тут и египтяне промахнулись. На самом деле как раз наоборот: сознательное «я» — это ум, законный хозяин души человека, а египетское Я, ИЗОБРАЖАЮЩЕЕ себя законным хозяином, паразитирует на человеке, подобно вирусу. (Но, в отличие от вируса, не погибает со смертью хозяина, а ищет нового.)

Беда в том, что изображают они очень убедительно. Очень! Вот и мессалиан надули, как и меня. Только египтяне просекли, что это «внутреннее» Я привходит извне. Как они до это дошли — не представляю. Может быть, им Авраам подсказал?

Именно с этим-то египетским Я и устанавливает РАППОРТ гипнотизер.

Итак, разобраться в ВИДЕНИИ далеко не каждому дано. Если кто влезет в эти дела, заранее знай, что тебя непременно обведут вокруг пальца. И потом придется много лет разбираться, что к чему.

Но разобраться можно только при помощи настоящего Откровения!

Как я выбрался оттуда. Церковь глазами «видящих»

Дойти до этого своим умом невозможно. Влезть в мадитацию нетрудно, а вот разобратся в том, что видишь — практически невозможно. Сам из себя человек никогда не дойдет до Истины. Он может дойти до поклонения бессознательному (как Египтяне) или до обожествления собственного ума (как индусы), но никогда не додумается до Бога Истины. Если кто додумался до Бога Истины — это была «СИНЕРГИЯ», это было действие Самого  этого Бога. Потому что по сути Он — за пределами всякой мысли и всякого слова. Потому слово о Нем и мысль о Нем — это чудо. Это Его собственное действие, вторжение Его в реальность.

Лично для меня суть поисходящего начала проясняться только тогда, когда я начал жить церковной жизнью. Никогда бы я самостоятельно не дошел не только до «СИНЕРГИИ» (до синергии по определению нельзя дойти самостоятельно), но даже до осознания того факта, что бессознательное в человеке не изначально, что у младенца его нет! Мне оно, повторюсь, казалось истинной природой самого человека. Я был бы готов стать мессалианином, но никак не православным. То, что я стал православным — это чудо, дар Благодати. Это было совершено со мной при моем усилии, СИНЕРГИЙНО, не автоматически. Но сам из себя, без чуда, я бы до этого не дошел.

Прежде всего, придя в Церковь, я с огромным удивлением обнаружил, что бессознательное во мне и во всех окружающих активно противится Богослужению. ВРАЖДЕБНОСТЬ БЫЛА НАСТОЛЬКО ОТЧЕТЛИВОЙ, ЧТО ПОНАЧАЛУ ПРОСТО ОГЛУШАЛА МЕНЯ. Я привык доверять его советам, но в данном случае его реакция означала только одно: беги отсюда, братец! Беги как можно скорее, и не оглядывайся! Но я более поверил Церкви, чем бессознательному. Я просто послушался — вот тут и была СИНЕРГИЯ. Я жил в Церкви, но по привычке «видел». Наблюдая за людьми, входившими в храм, я видел (и вижу), что бессознательно они сжимаются от страха, они подавлены. На более поверхностном уровне это может (бессознательно же!) маскироваться как развязность, но внутри таится ужас. Это очень определенный феномен.

Во время любого священнодействия бессознательное притворяется развязным, храбрится. Отсюда происходит привычное неблагоговение, которым страдают многие церковные люди. Бессознательное ведет себя как человек, который идет по лесу и громко поёт, чтобы заглушить собственный страх. А в сознании это проявляется в том, например, что человек начинает в храме вести себя по-хозяйски. Парадокс, но это происходит от бессознательного страха перед настоящим Хозяином храма.

А бессознательное другого человека, приходящего в храм, сразу цепляется за эту соломинку: вот эта бабулька и есть хозяин в храме! Она знает как надо. А бабулька говорит: ты что в таком виде в храм приперся?! И бессознательное с облегчением выскакивает из храма!

В храме происходит явная диссоциация, расщепление сознательного и бессознательного. Потому что когда власть полностью в руках бессознательного, то что ему вообще делать в храме?!

Встает законный вопрос: для чего люди вообще приходят в Церковь, если их истинная сущность — в бессознательном? Если бы сознательное «я» было только маской бессознательного, Церковь была бы невозможна. Соответственно, разгул «бессознательного» всегда сопряжен с подавлением Церкви. А усиление Церкви — с подавлением «бессознательного».

Именно в Церкви я начал понимать, что глубинное Я — не хозяин души, а вирус.

Для меня нет ничего удивительного в том, что к Православию очень напряженно относится известная часть средств массовой информации, религиозных людей, психологов и политиков. Они просто чутко относятся к показаниям своих внутренних «датчиков». Выискивание пороков и недостатков в церковной жизни, в среде священства и иерархии — это совершенно понятная защитная реакция, попытка оправдать, рационализировать свой страх, иррациональный страх перед Православием, являющийся не случайной, а закономерной реакцией бессознательного на Православие. В каком-то смысле, позиция этих людей ближе к мудрости, чем позиция того, что хозяйничает в храме. Они БОЯТСЯ, а «начало Премудрости — страх Господень»!

Если вдуматься, вообще странно, как эта религия, вызывающая такое резкое отторжение со стороны «глубинной психологии», смогла дожить аж до наших дней. Если вдуматься глубже, если участь превосходство демонической мудрости «бессознательного» в сравнении с ограниченностью человеческого ума, то вывод один: Церкви не может быть, не должно её быть!

А ведь я ТОГДА принимал «бессознательное» за самую сердцевину человеческой души! И вот это-то сердцевина решительно не принимала Церкви!

Это открытие меня ошеломило. На какое-то время, на несколько лет, я просто «отключил» восприятие этой неприятной информации, потому что не мог ее переработать. Доверившись авторитету Церкви, я просто решил, что что-то тут не то, что «бессознательное» врёт, — и не стал прислушиваться к его показаниям. Между тем, мне было не так легко отказаться от навыка «подсматривания» за бессознательным у окружающих, а также я не мог не видеть смысл моих собственных «ошибочных действий», снов и прочего, что обычно используется для контакта с собственным бессознательным. Окружающие советовали просто подавить эту обременительное оккультное дарование. Отчасти, я так и сделал. Но я чувствовал, что в ВИДЕНИИ есть какая-то глубокая истина, только не мог понять, как же совместить ее с Правдой Православия. Напомню, что в этот период я продолжал считать бессознательное имманентно присущим человеческой природе. У меня просто не было данных, не было слов, чтобы рассудить как-то иначе.

В конце концов оставалось одно из двух: либо прийти к выводу, что Православие глубоко чуждо, враждебно самой природе человека, либо же понять, УРАЗУМЕТЬ наконец, что бессознательное в человеке находится во власти иной, нечеловеческой силы, и эта сила глубоко враждебна Православию. Настоящим спасательным кругом для меня явилась книга архиепископа Антония Голынского-Михайловского «О молитве Иисусовой и Божественной благодати» (в своем I издании, 1999 года). Внезапно все встало на свои места! Да, в САМОЙ ГЛУБИНЕ МОЕГО СЕРДЦА обитает сила, враждебная Церкви! Но ЭТО не моя природная сила, а моя одержимость «злыми бесоподобными страстями». Обитает ОНО во мне не изначально, но вследствие моих грехов. И хотя мои грехи «автоматически» смыты водами Крещения, их ПОСЛЕДСТВИЯ — страсти — уничтожаются только моим усилием к СИНЕРГИИ, к Богослужению, к послушанию Его Божественной воле.

Как поразило меня открытие, что в период моего «черного озарения» я беседовал не с людьми, а с бесами, выдававшими себя за людей — оно меня поразило как удар тока!

Что гипноз — это контакт гипнотизера со злым духом, обитающим в сердце человека — это вначале показалось мне просто каким-то бредовым «фильмом ужасов», в реальность которого не хочется верить. Неужели наша психотерапия так глубоко заблудилась, что она лечит человека, пытаясь «договориться» с причиной его болезни? Зато после этого я в новом свете увидел Психоанализ, иначе открылась личность Фрейда, глубоко трагическая фигура прометеевского типа.

Коршун выклевал Фрейду не печень, а челюсть (Фрейд умер от рака челюсти). А его открытия были использованы теми силами, против которых он пытался бороться. Что «цензура» — это не автоматизм психики, а действие чужой, паразитической психики — до этого Фрейд никак не мог дойти. А для меня это было потрясение. Это было первое, что я сказал, начиная обретать дар слова после потрясения (заметка «Фрейд и Православие «). В результате я пришел к пониманию того, почему наблюдаемая человеческая природа называется «падшей», в чем выражается ее «порабощенность греху», в чем отличие духовного пути Православия от путей иных религиозных систем.

Что первично — сознание или бессознательное?

Современной научной психологии и психотерапии все эти факты хорошо известны, но ей глубоко чуждо представление о том, что в глубинах человеческой психики хозяйничает нечеловеческая сила. Наука принимает за аксиому, что не бывает ума вне тела, и на одно тело не может приходиться более одного ума. Такова религиозная аксиома нашей эпохи: все в человеке — человеческое.

Потому психотерапевт смотрит на беса, контролирующего Ваше бессознательное, как на законного хозяина, а на Вас, уважаемый читатель, как на социальную маску этого бессознательного. То есть, современная психотерапия считает мой шизофренический бред точным описанием истины. Парадокс? Но это понятно. Таков дух нашего времени. Находясь под его влиянием, я и строил в свое время интерпретации.

Нет никакого гипноза, есть только самогипноз, пишет Владимир Леви. Читай: тебя гипнотизирует твое же бессознательное Я, гипнотизер лишь его помощник.

Исходя из этого представления, они и лечат нас. Бессознательному отдается предпочтение в конфликте с сознанием. У него — презумпция невиновности. Фрейд, напомню, пытался делать нечто противоположное, и имел некоторый успех. Но фактически его усилия привели к противоположным результатам. И в этом — трагедия его личности. Эта трагедия заслуживает особого внимания, но вначале надо разобраться с более важным.

Как мы можем доказать современному ученому, врачу-психотерапевту, да и всей почтеннейшей публике, что они ошиблись? Что именно сознательное Я является подлинным хозяином человеческой души, а бессознательное — наглым оккупантом?

Микробы, чуждые нашему телу инородные тела, обитающие внутри нашего тела — такое представление уже давно стало привычным. Никто не считает их природными, естественными для человека.

Бессознательное — это инородное в душе, как микроб в теле. Темные духи — инфекция души. Но это — аналогия, а аналогии ничего не доказывают.

В качестве доказательства надо предъявить человека, полноценного здорового человека, в котором ЭТО отсутствует. У ребенка что-то отсутствует, либо сознание, либо бессознательное. Но дети все-таки если и здоровы, то не вполне полноценны. Надо предъявить здорового взрослого человека, у которого нет бессознательного.

Такие люди известны из древности, они есть и сейчас, хотя их и немного: это православные святые, люди, достигшие «чистоты сердца». Те, о которых сказал Христос: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». У них есть сознательное «я», но нет бессознательного Я. Если бы таких людей не было, то я никогда бы и не выбрался из своего бреда.

Нет ничего удивительного в том, что для правильного ответа на такой фундаментальный вопрос приходится «лезть» так высоко, рассуждать о святости и просветлении. Наиболее важные грани психического аппарата выявляются чаще всего в крайностях, в патологиях.

Это — необходимое основание психологии.

Ведь материалистическое предположение о том, что бессознательное имманентно человеческой природе, основано тоже на крайности: на вере в то, что душа умирает вместе с телом. То есть, это предположение — философское! Между тем, это предположение невозможно ДОКАЗАТЬ экспериментально (опровергнуть — можно). А как доказать, что душа умирает с телом?

Между тем, существование святых, достигших чистоты сердца — это факты истории, да и современности. Всякий желающий может убедиться в их реальности. Если бы не было святых, не было бы твердых оснований для утверждения, что бессознательное в человеке не изначально!

Эзотерики, не знакомые со святостью или смешивающие ее с «просветлением», как и мессалиане, убеждены, что оно как раз таки изначально.

Фрейд, когда ощутил бесконечность «процесса психоанализа», тоже встал на эту точку зрения, отказавшись от своей изначальной цели. Но эта изначальная цель — полная ликвидация бессознательного — все же достижима. Только другими средствами — средствами Православия.

Противная идейная сторона, мистики-эзотерики-оккультисты, могут в ответ на это выставить своих «просветленных», у которых, напротив, отсутствует маленькое человеческое «я», а царствует египетское Я. И скажут: «А вот у них, наоборот, нету сознательного «я». Значит, в человеке изначально именно бессознательное Я!» И нам придется разбираться, кто же все-таки находится в естественном, изначальном природном состоянии человека — Святые или просветленные.

И вот тут-то нам помогут младенцы! Они-то, очевидно, находятся в естественном природном состоянии. Неполноценном, не развитом но здоровом. У них душа цельна. У них что отсутствует — я или Я? Сознание или бессознательное? Вопрос непростой.

Но поставим его иначе. Младенцы — какие? Святые или просветленные? Есть простое и убедительное доказательство того, что младенец лишен именно «бессознательного», а не «сознания», то есть, он — свят, но не просветлен. Доказательство простое и убедительное. Оно заключается в том очевидном факте, что младенец УТРАЧИВАЕТ свое изначальное состояние.

Но утратить можно только святость! Адам был свят, но согрешил. Святость можно вновь обрести через покаяние, но можно и вновь утратить через грех. А ПРОСВЕТЛЕНИЕ есть состояние по определению ФИНАЛЬНОЕ. Его нельзя утратить. В медитации, в трансе человек вплотную подходит к просветлению, но выскальзывает, вновь возвращаясь в сознание, хотя и измененное. Настоящее просветление тем и отличается от медитации, что это — ФИНАЛ. Его нельзя потерять.

Нельзя потерять, потому что уже нечего терять: в просветлении окончательно теряется сознание, человеческий ум. И его уже нельзя вновь обрести. В медитации человек подходит вплотную к просветлению, но самого просветления достичь никак не может. Почему? Потому что Бог хранит его, пока сам человек не явит полную, окончательную, неукротимую решимость совершенно ума лишиться. Тогда уже теле просветленного окончательно утверждается ИНОЙ, нечеловеческий ум, который товарищи эзотерики почитают божественным, а православные — демоническим. (И тут нечего обижаться, просто у нас Бог — другой. А иных богов, кроме Того Самого, мы называем демонами, какими бы великими ни казались они человекам.) С ним-то и беседуют ученики.

Младенец утрачивает свою изначальную невинность очень рано, может быть, в первые недели или месяцы бытия. Но тот факт, что он ее УТРАЧИВАЕТ, означает, что естественным, природным, изначальным состоянием ДУШИ человека является именно святость, а не просветление! Потому что святость можно утратить, а просветление — нельзя. Следствие: у младенца отсутствует именно бессознательное, а не сознание. Это надобно понять.

Ранний Фрейд считал бессознательное патологическим образованием («гипноидом»), нарушением нормального развития человека. То есть, сознание он считал  первичным, а бессознательное — вторичным, патологическим явлением. И поражение Фрейда было предопределено в тот день, когда он поверил, что как раз бессознательное изначально, первично в человеке от рождения. Тут-то он и сошел с рельсов.

(Марксистам нечего переживать по поводу «первичности сознания», ведь речь идет о содержании психики, а не об «объективном мире». Фрейдомарксист может считать, что материя перична, сознание вторично, а бессознательное, так сказать, третично.)

Итак, бессознательное, вопреки видимости, не естественно, не врожденно в человеке. Это иллюзия, которую многие (в том числе мессалиане) приняли за реальность.

Удар в слабое место

Бессознательное не любит Творца

Мировой опыт монотеизма

Получив возможность лично соприкоснуться с представителями других религий, я получил наблюдательные подтверждения того, что можно прочесть у Льва Тихомирова в его «Основах истории». Все монотеистические религии оказывают угнетающее действие на бессознательное, в то время как все язычество почти полностью дружелюбно ему. Но Ислам и Иудаизм значительно слабее Православия подавляют этого, не к ночи будь сказано, «Брахмана». Потому что они требуют от своих последователей в основном внешней дисциплины, почти не касаясь «глубин сердечных». Там же, где внутри них обнаруживается серьезная мистика, глубоко задевающая душу, они оказываются на проверку вполне языческими по духу. Все мистическое в них — это отдушина для бессознательного.

Удивительно, что эти элементы язычества как-то органически сочетаются у них с подобием монотеизма. И главное, никто будто не замечает противоречия! Вернее, противоречие всем очевидно, просто ему не придают значения. Это похоже на отношение православных к светским развлечениям: ну, ясно, что это не христианство, но ведь надо иногда расслабиться и отдохнуть! Так относятся многие православные к развлечениям, забывая слова Христа: «Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете!» Можно спорить, что Господь разумал под «смехом». Но тут-то речь идет совсем не о смехе, а о таких практиках, о МИСТИЧЕСКИХ практиках, которые трудно считать невинными или не имеющими последствий! Мистика — это отнюдь не развлечение. Внутри христианского мира подобные движения встречали резкий отпор, вынуждены были существовать на нелегальном положении. Именно христианство по преимуществу является враждебным бессознательному, и потому закономерно, что выход бессознательного наружу часто знаменуется резким неприятием христианства. Часто, но не всегда.

Потому что бессознательное пытается адаптировать христианство, ослабить его. Внутри христианства есть разные течения, в разной степени «адаптированные» бессознательным. Полезно сопоставить Православие с Католичеством и Евангелизмом (протестантизмом). Западное христианство, крайне подавляющее для бессознательного сравнительно с Исламом или Иудаизмом, выглядит просто отдушиной сравнительно с Православием. «Слабее» всего протестантизм, почти вовсе не уделяющий внимания сердцу. Но и Католичество оставляет бессознательному множество лазеек.

Внутри Православия та же картина, если сравнивать «официальную церковь» со всевозможными расколами. Именно официальная Церковь наиболее эффективна, если ставить целью подавление бессознательного. Раскольники не замечают, как много в них «внешнего», хотя и героического, но вполне безопасного для бесов.

Но и сама Церковь совсем неоднородна, если брать за основу тот же критерий. Легче всего живется «бессознательному» в среде филетической (русофильской), обновленческой (западнической), монархической и миссионерской. Все эти течения ориентируются на внецерковные категории мышления (Россия, прогресс, монархия.), сами по себе ценные в плане человеческом, но совершенно не опасные для «бессознательного». К сожалению, именно люди, увлекающиеся разными течениями, наиболее заметны, если смотреть на Церковь извне. Хотя эти «увлекающиеся», как правило, не играют особой роли во внутрицерковной жизни. Вообще, любое «увлечение» церковного человека чем-либо помимо Богослужения представляет собой отдушину для бессознательного. Дьявол не боится ни России, ни науки, ни царя земного — но только Бога и послушания Богу — оно боится СИНЕРГИИ.

Итак, специфическая ОСОБЕННОСТЬ Православия, его особенная ЦЕННОСТЬ в психологическом плане — то угнетающее действие, которое оно оказывает на «бессознательное». Эту ценность можно считать положительной или отрицательной, но ее нельзя не признавать!

Бессознательное в христианстве

В Западном Христианстве

Западное христианство является в плане подавления «бессознательного» значительно более легким. Нельзя не заметить, что западное христианство, начиная с эпохи Великой Схизмы (1053), обращается в основном к «левому полушарию», к рациональному, сознательному в человеке. Это оставляет большой простор для маневра «правого полушария», символического, наглядно-образного, двусмысленного, для намеков, полутеней — словом, для бессознательного в душе человека. Западные церкви обращаются прежде всего к уму, а не к сердцу.

Это различие сразу заметно, интуитивно ясно безо всякой «психологии бессознательного».

С рациональной, логически-словесной стороны различие между вероучением христианского Востока и христианского Запада не столь заметно,  не столь понятно для неспециалиста. Христианство остается христианством и на Западе (если не брать в расчет маргинальные секты), и для бессознательного оно представляет собой значительную обузу, с которой постхристианский Запад спешит расстаться.

И в Православии

Но Православие, в отличие от Западного христианства, подавляет слово не столько словом, сколько образом, символом, намеком, жестом, самым безмолвием. Собственно рациональное, интеллектуальное воздействие православного Богослужения не столь велико, основная тяжесть приходится как раз на иное. Православие в первую очередь обращается к правому полушарию, к иррациональному, к бессознательному в человеке, и это обращение властное, страшное, не оставляющее шансов. Разумное, рациональное слово идет следом, засеивается на землю, предварительно выжженную, опалённую «благодатным огнём».

Конечно, это идеализация.

Бессознательное живет и внутри Церкви, но на «правах» подпольного или партизанского движения. Кроме того, внутри Церкви существуют разные «течения», и внутри каждого из них оно находит почву для большей или меньшей «легализации». С точки зрения духовной жизни, это своего рода «клубы», в которые объединяются люди, увлекающиеся одним и тем же. В какой-то мере в это вовлечен каждый из нас. Только Святые полностью свободны от бессознательного. Но существует механизм, который играет в Церкви роль «иммунитета» против этого духовного вируса.

Дело в том, что каждое из этих «течений» имеет в себе более или менее выраженную «центробежную» тенденцию. В каждом из них заложена потенция раскола, тенденция к освобождению от гнетущих для бессознательного рамок «узкой церковности». Причем общая логика развития событий всегда такова, что со временем эти тенденции нарастают благодаря неусыпным усилиям бессознательного. В результате каждый церковный человек, оказавшийся втянутым в то или иное течение, то и дело оказывается перед необходимостью выбора между ценностями своей «партии» и общецерковными ценностями. Это создает в нашей жизни непрестанный «прессинг», необходимость постоянно упражняться в отвержении всего специфического, партийного — в пользу церковного единства. Потому «церковное единство» становится символом, противостоящим тенденциям бессознательного.

Естественно, что само понятие «церковности» и «общецерковного» становится главным объектом атаки «бессознательного». В каждой из партий постепенно формируется свое собственное понятие о том, что такое Церковь, складывается своя «экклесиология». Рано или поздно это приводит к фактическому расколу Церкви, причем каждая сторона убеждена, что именно она и является настоящей Церковью. Если со временем раскол не преодолевается, то независимое развитие отделившейся партии приводит к формированию собственного вероучения, то есть к ереси. Но и противники отколовшейся партии, увлекающиеся противоположным направлением, тоже рано или поздно отпадают от Церкви. Расколы всегда возникают парами. Это болезненный процесс, в котором Церковь очищается от людей, сознание которых подпало контролю бессознательного. Таков механизм, неизбежно приводящий к возникновению новых и новых ересей, новых «христианских конфессий», такова неизбежная плата за ненавистную для демонов чистоту Церкви.

В каждый конкретный момент истории Церковь содержит в себе эти «плевелы», семена будущих расколов и ересей, поэтому определение того, что есть истинная Церковь — задача совсем не простая. Для того, чтобы ответить на вопрос, кто «наш», а кто «не наш», надо было бы знать будущее, кто в конце концов останется, а кто уйдет. Но это знает один Бог. Из тех, кто останется, многие со временем будут рассуждать иначе, чем сегодня. Поэтому каждый из нас должен относиться к этой проблеме без самоуверенности, с благоговейным страхом, помня, что в нем тоже живет бессознательное. Единственный шанс не отпасть от Истины (увлекшись тем, что кажется церковным, но по сути не является таковым) в том, чтобы безжалостно давить свое собственное «бессознательное». Сей род ничем же исходит, токмо молитвой и постом.

Итак, существование различных христианских конфессий — не случайность, не недоразумение, но неизбежная плата за существование единственной истинной Церкви, максимально неприемлемой для бессознательного.

Перспективы и тупики Христианства

Некогда вся Европа была православной. Отпадение Запада от Православия означало отказ европейцев от задачи «очищения сердца». Теперь, бумерангом, многие православные под влиянием Запада тоже склонны считать эту цель недостижимой.

Но православному человеку можно, опираясь на учение его Церкви, доказать, что отказ от этой цели равнозначен отказу от собственно Православия. Совсем не так обстоит дело в дискуссии с Западом.

Западное христианство неспособно воспринять такую постановку вопроса, потому что оно лишено понятия о бессознательном. Возникновение психологии бессознательного на Западе совпадает — по времени и по смыслу — с решительным отступлением христианской цивилизации от Христа. Среди специалистов по глубинной психологии едва ли можно найти глубоко верующих христиан, и наоборот.

Между тем, изучение МОТИВОВ раскола Европы на Восточную и Западную очень поучительно в целях самой что ни есть ГЛУБИННОЙ психологии. Вот момент, где бессознательное вылезло наружу во всей красе!

Вот что важно понять! ОТСТУПЛЕНИЮ Запада от христианства предшествовал РАСКОЛ Церкви на Восточную и Западную, Великая схизма. Западная цивилизация вначале утратила Православие, а уже потом вовсе отошла от Христианства.

Как я надеюсь показать, эти ДВЕ великих духовных революции Запада, две важнейших исторических вехи — отход от Православия (позднее Средневековье) и отступление от Христа (Новое время) — являются по смыслу ПРОТИВОПОЛОЖНЫМИ. В отступлении западного человека от западного христианства ЕСТЬ СВОЯ ПРАВДА, выстраданная тысячелетним горьким опытом НЕПРАВОСЛАВНОГО христианства! Западное христианство лишено психологической глубины, которой не лишено НИ язычество, НИ Православие! Отойдя от Православия, оно должно было рано или поздно вернуться в объятия «мудрости бессознательного».

Психология бессознательного — это врата, которыми на Запад вернулись языческие «боги», не подавленные, а просто «вытесненные» западным христианством в бессознательное! Но чистота сердца,  первая цель Православия, — противоположна «вытеснению». Не самообман, но постижение истины о себе самом — цель Покаяния.

Западному христианству нечего противопоставить откровению глубинной психологии, потому что в этом откровении заключена та правда, которой оно боится. А правда эта в том, что для действительного освобождения от власти дьявола, ДЛЯ СПАСЕНИЯ недостаточно внешнего исповедания Истины, недостаточно внешней верности. «Сын, дай мне твое сердце», — говорит Господь. А сердце наше находится под контролем беса.

Но я пишу это, не особо надеясь на то, что кто-то из католиков и протестантов, ужаснувшись этой страшной правды, перейдет в Православие. Подобные шаги не делаются под впечатлением прочитанной статьи, это надо выстрадать самой жизнью. Я в большей степени адресуюсь к язычникам, оккультистам, психологам и психотерапевтом. Для них расширение кругозора не может остаться бесполезным. Потому-то я отталкиваюсь чаще всего от данных современной науки. Но не только.

Потому что главный мой адресат — православный читатель.

Прежде всего, современный православный человек дышит воздухом Запада, и для него насущно необходимо осознавать смысл, источники и перспективы этой великой цивилизации, в орбиту которой оказалась втянутой Россия (а также почти все нерусское Православие). Но проблема даже глубже.

Я хочу указать на такую черту нашей церковной психологии, которая некогда явилась ПРИЧИНОЙ, а не следствием Великой Схизмы. Современный православный человек плохо защищен от духовного влияния Запада потому, что в обычаи нашей жизни еще в эпоху Византии (!) вкрались такие элементы, которые НЕ МОГУТ НЕ ПОРОЖДАТЬ «западного» в нас самих. Речь идет о главном в нашей духовной жизни, о покаянии.

Именно тема покаяния является точкой пересечения самых интимных движений Православия с самыми темными глубинами современной психологии и психотерапии Запада. Тут нас не способен понять ни протестант, ни католик, зато отлично понимает язычник. Тут мы задеваем его за живое — только если сами остаемся действительно православными, а не безликими «христианами вообще».

Мы хорошо осознаем опасность прельщения. Человек может вообразить, что он свят, что он по опыту знаком с «чистотой сердечной». В действительности чистоту можно потерять, как потерял ее Адам. Признаком «чистоты сердца» является способность УМА, обитающего в сердце, НЕПРЕСТАННО молиться. Это нельзя путать с привычкой непрестанной словесной молитвы, при которой ум отвлекается от молитвы. Такая привычка сама по себе — великое дело, но это безмерно ниже «чистоты сердца». Но даже если «чистота сердца» ( называемая иначе бесстрастием) достигнута, ум должен хранить молитву, чтобы не потерять ее.

Поэтому бесстрастие не является высшим достижением Православия, молитва ведет человека дальше!

Снова и снова грешить да каяться — это свидетельство недостаточной глубины покаяния. Отрицать саму возможность достижения чистоты сердечной де-факто означает отречение от Православия — хотя вовсе не означает отречения от христианства вообще. Надлежит хорошо осознать, что именно в нас делает грех неодолимым, и как можно его одолеть! Вот тут-то и сталкиваются молитва и бессознательное.

Чистота сердца, победа над грехом, не только возможна, но она даже не является финальной целью Православия. Чистота сердечная — первая цель покаяния. Но эта чистота может быть и вновь утрачена, и может потребоваться новое очищение. Покаяние, понимаемое как изменение сознания, не должно останавливаться на достижении первоначальной чистоты адамова естества, ведь эта чистота не предохранила Адама от падения.

Дальнейшей целью покаяния является ЗРЕНИЕ Божественного, стяжание сверхъестественных, божественных добродетелей, первой из которых является добродетель  смирения. Человек, достигший смирения, вполне чужд греха. Не потому, что он неспособен совершить грех. А потому, что он ни в чем не поступает по своей воле, но во всем и всегда — по воле Божией. Адам был свят, но не имел смирения.

Смирение сверхъестественно, оно неотделимо от опытного Богопознания. Это опытное, сверхъестественное постижение Непостижимого не может быть предметом наших рассуждений. Оно называется истинным Богословием. «Как богословствующему несвойственно покаяние, так и кающемуся несвойственно Богословие», — говорит Симеон Новый Богослов, называя здесь покаянием стремление к чистоте и затем к Богословию. — «Но как небо отстоит от земли, так Богословие выше покаяния». Потому говорить о нем я не буду. Надо только знать, что ЭТО возможно, и что ЭТО является действительной целью Православия.

Итак, три больших религиозно-философских системы: язычество, Православие, западное христианство. Каждая из них в чем-то важном противоположна двум другим. Язычество за бессознательность — против чего всякое христианство; западное христианство является внешним, умственным, оно не знает глубины сердечной — в противоположность психологической глубине и Православия, и язычества. Но из всех трех только Православие способно избавить от бессознательности — и вести дальше.

Выход из тупика

Так переплетаются между собой глубинные проблемы «психологии бессознательного» и, казалось бы, внешние из внешних проблем «церковной политики». Церковные расколы и ереси представляют собой огромный интерес для изучения самых интимных аспектов влияния «бессознательного» на сознание. Ведь внутри христианства вообще «бессознательное» подавлено, там максимально трудные условия для «маневра». Поэтому при организации расколов и ересей «бессознательное» играет на тончайших струнках души, обнаруживая их для исследователя в форме грубых, зримых движений народных масс! История Церкви — это глубинная психология, вывернутая наизнанку. То, что обычно спрятано в таинственных глубинах сердца, выступает по отношению к Церковному единству как внешняя расторгающая сила.

«С понятием» изучая историю Церкви, историю выделения «конфессий» из недр первоначального Церковного единства, православный психолог находит в ней сокровищницу богатейшего духовного опыта человечества.

Этот опыт позволяет с большой ясностью осознавать в понятиях Православия смысл иных духовных путей, религиозных и мистических практик. Проблема лишь в том, что опыт самого Православия так и остается непонятным для «внешних». Самое загадочное и запредельное достижение язычества — «нирвана» — вполне понятно в терминах православной аскетики. А что такое «чистота сердечная» в терминах современной психологии или оккультизма? Это понятие лежит за пределами их воззрений. Его либо смешивают с «просветлением», либо вообще считают чем-то мифическим.

Как ни странно, ближе всего к этому понятию подошел Фрейд со своей идеей осознания бессознательного. Фактически, святой человек, имеющий «чистоту сердца», не имеющий бессознательного, является именно тем идеалом, к которому и стремился Фрейд в молодости. Человек, полностью осознающий все в своей душе, ум, живущий в сердце. Но Фрейд не мог не потерпеть крушения своих упований, потому что он попытался достичь этого состояния средствами науки, без помощи Свыше. «Приступит человек, а сердце — глубоко. И вознесется Бог», — пророчески говорит Псалмопевец.

Кстати, у Фрейда, никогда не бывавшего в России, все же был опыт личного контакта с Православием. Один из его пациентов, известный в психоаналитической литературе как «человек-волк», русский эмигрант, был в детстве довольно церковным православным ребенком. В результате работы с ним, Фрейд, вообще враждебно относившийся к религиозности как к форме внешней «цензуры», сделал вывод о том, что религия иногда может оказывать благотворное влияние на детство. Фрейд ощутил, что Православие не «вытесняет», а угнетает, подавляет бессознательное, лишает его силы. В то время как другие формы монотеизма по преимуществу практикуют именно «вытеснение», будто проблемы просто не существует.

Характерно и другое. После психоанализа «человек-волк» сменил веру: из православного он стал ярым поклонником Фрейда и психоанализа. Логика этого перехода понятна! Ведь психоанализ в ту эпоху еще наивно стремился к окончательной победе над бессознательным, то есть он де-факто обещал «человеку-волку» ту чистоту сердца, которую тот так и не обрел в Православии. Впрочем, потом и в психоанализе тоже не обрел.

Ни Фрейд, ни современная глубинная психология не в силах даже осознать смысл и глубину поставленной перед ними задачи, ведь они — продукт культуры Запада, плод с дерева западного христианства, утратившего православное понятие «покаяния». Совершенное покаяние есть такое изменение ума, «изменение сознания», при котором для человека не остается неведомым ничто в его сердце.

Фрейд потряс западного человека откровениями о том, какие чудовища копошатся в сокровенных глубинах его души. Но Фрейд не умел побеждать этих чудовищ, и в конце концов сам был побежден ими. А те, кто пошли за ним, вскоре обнаружили склонность к обожествлению этих чудовищ. Осознание бессознательного оказалось человечеству не по зубам. Юнг постулировал неосознаваемость «архетипов коллективного бессознательного», то есть де-факто придал им не научный, а религиозный статус. Некоторые направления современной психотерапии (НЛП, Росси) — это уже вполне сознательное служение обитателям глубин бессознательного. Естественно, что понятие «мудрости», сопряженное с понятием «чистоты сердечной», остается для них совершенно бессодержательным. Что это за «чистота», при которой человек лишен как раз того, на что они уповают?

Их главная ошибка — будто «бессознательное» есть природное свойство человека. Тут они остаются учениками позднего Фрейда. А мы, православные, верим, что нечистота, страстность, не является врожденной. Сердце (то есть, душа) у ребенка чиста. Она дается ему от Бога; душа — это Божий дар в любом человеке. Потому-то дьявол и стремится лишить человека этого дара, внушая горе-мистикам, что они должны избавиться от собственного ума, заполнив его пустотой самосозерцания. При этом для дьявола открывается возможность воспользоваться телом такого «просветленного» человека в личных целях. Например, для проповеди «просветления». К этому и клонится учение современных гипнотерапевтов.

Но Православие зовет совсем в противоположном направлении. Не остановка ума, а очищение сердца, осознание бессознательного, ПОКАЯНИЕ, что невозможно без Бога.

Между тем «чистота сердечная» не является ФИНАЛЬНОЙ целью Православия. Наша религия зовет человека дальше: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Чистота сердца — лишь средство для достижения этого таинственного «зрения». В конце концов, чистота сердца, отсутствие бессознательности — это лишь естественное, здоровое состояние человека, в котором пребывал Адам до грехопадения, в котором пребывает душа всякого младенца, «грядущего в мир». В чистоте сердечной нет ничего сверхъестественного, она — естественна! Наблюдаемое нами ныне состояние человека ненормально, нездорово, нижеестественно — это аксиома Православия. Первое, чего нужно достичь — избавиться о нечистоты сердечной, от «бессознательности».

Такая постановка вопроса совершенно непонятна для протестанта: вот, я уверовал во Христа, я уже спасен, рассуждает он, не понимая того, что не всуе говорится в Откровении: «Ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды. А не разумеешь, что ты нищ, и слеп, и жалок, и наг». Православие начинает там, где кончает протестантизм. В этом ценность Православия. Стремление к чистоте сердечной есть у каждого человека, кроме тех, кто научился находить выгоду в своей бессознательности.

Естественно стремиться к самоконтролю, хотя как раз это стремление современная психотерапия склонна почитать «первородным грехом». «Не противься своему бессознательному, доверься ему, и не будешь иметь проблем», — учат ее адепты. — «Основная ошибка церкви — это недоверие к человеку!» (Следует читать, «к бессознательному в человеке»!) В движении Пятидесятников делается попытка «исправить» эту «ошибку». Некоторые феномены бессознательного объявляются действием Святого Духа, например, непроизвольное говорение на «иных языках». Этот медиумический феномен отождествляется с тем даром Благодати, которые снизошел на Апостолов в день Пятидесятницы.

Современные христиане забывают пророчества Христа, что дьявол «даст великие чудеса и знамения, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Для того, чтобы получить блаженный дар Пятидесятницы, необходимо прежде достичь чистоты сердечной. Только тот, у кого нет «бессознательного», может безошибочно отличать подлинный дар свыше от демонской подделки!

Итак, Православная психология бессознательного является тем ключем, при помощи которого раскрываются темные тайны иных религий. Но само Православие вовсе не сводится к «глубинной психологии». Очищение сердца — не финал, а этап Пути, условие встречи со Христом. Смысл Православия — опытное познание Бога. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»!

Своеволие как предпосылка бессознательности.

Сознание — это образ реальности. Может ли этот образ быть настолько полным, чтобы не оставлять места бессознательному? Тут есть соображения самого принципиального характера.

Что мешает полному осознанию происходящего?

Полное осознание того, что происходит, невозможно, пока мы сами являемся участниками происходящего. Полностью осмыслить что-либо можно только после полного завершения этого. Это одна из главных мыслей великого русского философа М.Бахтина . Полное осознание — это взгляд со стороны. Чтобы осознать самого себя, необходимо опереться на кого-то вне себя, на ДРУГОГО.

Сознание как диалог

Обычное человеческое сознание формируется в диалоге с другими людьми. Не имея взгляда со стороны, взгляда ДРУГОГО, вовсе невозможно иметь человеческого сознания. Мы с детства меряем себя меркой других людей. Это сопряжено с особой ролью СЛОВА в сознании. Один из многочисленных приемов эриксоновского гипноза — изменение сознания при помощи особых комбинаций слов. Мы сохраняем наше обычное состояние сознания, мысленно произнося слова. А слова эти взяты у других людей: человек же не придумывает слова сам. Наше обычное сознание основано на мысленном диалоге с воображаемыми собеседниками. Оно имеет социальные корни. Если два человека имеют разные образы реальности, понимание затруднено или невозможно.

Наш образ мира: выделение главного и неизбежность развития.

Наш образ мира: выделение главного.

Два человека в одних и тех же могут иметь совершенно разное сознание происходящего. Это зависит от много, в том числе от прошлого опыта. Состояние сознания человека определяет то, что именно из происходящего привлечет его внимание. Человек обращает внимание на важное и отбрасывает неважное. Но что важно, а что неважно — определяет сознание. Состояние сознания сопряжено с некоторой иерархией важностей. Увы, сама иерархия важностей зависит от бессознательной «цензуры».

Порочный круг и выход из круга

Есть и обратная связь: то, что с человеком случается, во многом зависит от его сознания! Многие психологические проблемы по сути представляют собой порочный круг: сознание — круг внимания — поведение — последствия поведения — сознание.Чтобы выйти из подобного порочного круга, применяют такой прием: стараются обратить внимание человека на такие аспекты ситуации, которые ускользают от его сознания. (При этом естественно ослабевает и патологическая концентрация внимания! Собственно, напрямую «отвлечься» от чего-либо и невозможно: сама попытка не думать о белой обезьяне привлекает внимание ума к белой обезьяне.)

Неизбежность развития.

Совершенно искаженное, субъективное сознание может долго удовлетворять человека, если оно согласовано с сознанием других людей. Получая друг от друга подтверждение «истинности» своих заблуждений люди могут долгое время не подозревать о том, что их  ждет разочарование, крушение их «реальности». Но жизнь не стоит на месте: само развитие событий заставляет нас снова и снова переоценивать важности. Это происходит и в крупных исторических масштабах: многие важнейшие исторические события проходят почти незамеченными современниками — и наоборот. Время идет, и то, что раньше казалось несущественным, начинает привлекать наше внимание. Хороший историограф — тот, кто умеет правильно выделять главное. Даже спустя века его описания сохраняют ценность. Но история безжалостна.

Слабое сознание меняется со временем.

То есть, не только появляется новая информация, но меняется и образ прошлого. Субъективно, меняется ПРОШЛОЕ. Это признак СЛАБОСТИ сознания! Если прошлое меняется — значит, в прошлом мы неправильно понимали настоящее. Наше понимание не выдержало проверку временем.

Устойчивый каркас сознания

Если бы удалось выделить принцип, согласно которому мы могли бы выделять главное в текущих событиях безошибочно, наше сознание значительно укрепилось бы.

Вариант Востока: неподвижная точка

Это заветная мечта китайских мудрецов: найти неподвижную точку на колесе перемен. Но Европейская мысль «отравлена» знанием линейного, необратимого времени. Европеец не верит в «колесо», а значит, не верит и в «неподвижную точку».

Вариант Запада: госпожа Диалектика

Такой принцип был предложен давно: в качестве главного, неизменного предлагалось выделить сам процесс перемен. Это называется диалектикой. Сегодня эта философия незаслуженно позабыта, хотя в ней было здравое зерно.

К сожалению, если довести принцип диалектики до самых оснований сознания, в результате получается то самое «чистое бытие», которое Гегель положил в основу своей диалектической логики. Фиксация внимания на мимотекущих переменах — это один из многочисленных приемов медитации, приводящих к опустошению сознания.

Вариант Православия

Православие предлагает нам нечто противоположное: зафиксировать внимание не на самих переменах, а на том Источнике перемен, Который Сам не подвержен переменам.

Но Сам Бог недоступен нашему сознанию, ведь мы нечисты сердцем. Поэтому речь идет о фиксации внимания на иконе. Более конкретно, на словах молитвы. Молитва является источником перемен. Она производит самые важные (хотя поначалу и незаметные) изменения в жизни. Собственно, именно молитва и является главным из того, что происходит! Потому что она меняет реальность как целое, ибо опирается на Того, Кто выше реальности. Бог является источником перемен. Его действие в нашей душе — это молитва.

С течение времени важность молитвы только нарастает. Все остальное отходит, а Бог остается. Это — единственная неподвижная точка в потоке (а не на колесе) перемен.

Наше сознание: выделение главного и неизбежность развития.

 Гомеостаз как смысл человеческого действия: неизбежность разочарования.

Но молитва является действительно необычным действием!

Основной принцип живого

Все, что мы делаем (за исключением только одного послушания Богу!) является лишь разнообразными проявлениями некоторого общего принципа. Это принцип сохранения гомеостаза. Всякое человеческое действие направлено на восстановление утраченного. Это утверждение может показаться слишком сильным, но только потому, что мы не до конца осознаем смысл наших собственных действий. В действительности принцип гомеостаза является всеобъемлющим принципом для всего живого. Это связано с самой природой жизни. На биологическом уровне это самоочевидно. От одной клетки до целых биоценозов все живое подчинено принципу гомеостаза. Человек нам представляется исключением только потому, что мы сами люди, а «лицом к лицу лица не увидать». Впрочем, люди находятся под влиянием «бессознательного», а у «бессознательного» свой собственный гомеостаз и свои задачи по его сохранению.

Почему все живое боится Бога

Но Бог является Источником перемен. Сам Он вне времени, но сотворенное Им время не стоит на месте. Сохранение гомеостаза противоречит принципу познания, который требует постоянной новизны. Познание тварной природы конечно, само же познание бесконечно. Бог являет Себя в обновлении мира, и наша попытка сохранить гомеостаз НЕИЗБЕЖНО оканчивается фрустрацией. Гибнут целые империи, являются новые народы, все великое становится прошлым. Бог обновляет мир. Самое кардинальное обновление мироздания впереди: это Богоявление, Второе Пришествие Христа. Человеческое сознание противится этому, потому что естественно стремится к гомеостазу, а не к обновлению.

Как смириться с неизбежностью перемен?

Но Бог наш открыл нам путь, следуя по которому можно быть счастливым и в этом мире перемен! Для этого нужно нам самим принять участие в Божественном действии, самим участвовать в изменении мира. Но речь идет не о революционной деятельности! Революционер в действительности служит целям гомеостаза. Бессознательно служит целям гомеостаза Бессознательного. Действительное изменение мира невозможно изнутри самого мира. Чтобы действительно изменить мир, человек должен действовать в единстве (синергии) с Творцом. Это и совершается молитвой.

Иным был идеал восточных мудрецов: они искали «неподвижную точку» в самом мироздании. Достигнув этой точки, человек достигал бы покоя, как будто находясь в центре круга мировых перемен. Но перемены идут не по кругу! Реальность действительно обновляется! «Использование колеса зависит от неподвижной точки посередине», — сказал Лао Цзы. Но неподвижной точки нет. В действительности, а не в мечте, эти мудрецы достигали только опустошения сознания, предоставляя свое тело целям гомеостаза «бессознательного». В смысловой пустоте перемены не происходят, потому упорно ищущие неподвижности рано или поздно достигают именно этой пустоты.

Гомеостаз как смысл человеческого действия: неизбежность разочарования.

Молитва: постоянство формы и новизна смысла.

Мантра и молитва: сходство и различие

Повторяемость слов молитвы имеет сходство с ритмическим повторением «мантры», при помощи которого достигается медитация или, в конце концов, просветление. Но это сходство — внешнее. Целью молитвы не является достижение неподвижной точки. Те же слова молитвы при новом их повторении имеют уже другой смысл.

Смысл обычных слов, используемых при общении, зависит от контекста. В том же контексте те же слова имеют тот же смысл. В противном случае было бы невозможным общение.

Обычные слова служат сохранению гомеостаза. В том числе и слова мантры.

Непостоянство молитвы

Слова молитвы, обращенные к Богу, имеют один смысл для произносящего их человека и другой смысл — для Бога, к Которому они обращены. Объективный смысл слова молитвы — это те перемены, которые оно вызывает. И этот смысл каждый раз другой. Пусть он скрыт от самого молящегося — главное, что молитва является формой действия, воздействия на мир, а не бездействия.

Молитва: постоянство формы и новизна смысла.

Возможна ли объективность?

Можно попытаться достичь полного осознания, прекратив участие в действии. Действительно, отстраненный, объективный взгляд способствует осознанию.

Эстетическая дистанция: снаружи от жизни

Легче всего это сделать в отношении давно прошедших событий или в  произведения искусства. Идея Бахтина в том и заключалась. Психологический смысл эстетики именно в нашей «вненаходимости» к миру произведения! Именно поэтому трагедия может приносить «эстетическое наслаждение» — но только в том случае, когда эта трагедия происходит в иной «реальности», в художественном мире произведения. Следуя автору-творцу, мы переживаем эту трагедию с точки зрения того, кто ее создал. В этом глубочайший смысл реалистического искусства: оно пытается нам показать как выглядит наш мир в глазах Творца.

Конечно, чаще всего эти попытки неудачны. Но в тех редких случаях, когда это удается, надо думать, что Сам Бог коснулся сердца автора. Но в отношении реальных событий настоящего времени такая задача кажется неразрешимой. В свое время Пушкин написал историю Пугачевского бунта рукой гениального художника. Следуя этому примеру, Вадим Кожинов  попытался описать русскую историю XX века. Эта попытка довольно удачная в отношении первой трети века. Но описания событий более позднего времени все-таки неудачны: видимо, историк в принципе не может объективно описывать то, что происходит при его жизни.

Восточный вариант

Образ буддийского, и вообще восточного мудреца — созерцатель, устранившийся от участия в жизни. Но ведь и самая попытка внутреннего отстранения — это тоже некоторое действие. Невозможно достичь полной отстраненности, не прекратив попытки достичь её. Этот вопрос хорошо изучен буддистами: полная отстраненность все-таки достижима. Но результатом её является не полное осознание, а полное отсутствие сознания! Полное опустошение ума, созерцание смысловой пустоты, которую на Востоке считают сутью всех вещей, все та же «нирвана».

Западный вариант

Для того, чтобы сохранить сознание, наш ум должен действовать. Но участие в действии, как уже сказано, сопряжено с неполнотой осознания. Но неполнота осознания может препятствовать правильному действию. В практической жизни это противоречие разрешается разделением функций: один действует, другой осознает происходящее и принимает решения: начальник и подчиненный, психоаналитик и пациент, тренер и спортсмен и так далее. Начальник не имеет полного осознания, так как вовлечен в действие. Но все-таки он имеет больше возможности поглядеть на действие своего подчинённого отстранённо.

Над Востоком и Западом: путь послушания

Только для одного Бога все открыто, и все ведомо, даже будущее. Максимально возможная для человека полнота осознания достигается ПОСЛУШАНИЕМ. Парадокс в том, что когда человек действует в послушании Богу, он не может знать всего смысла своих собственных действий, этот смысл открыт только Самому Богу. Послушание основано на доверии. И все-таки  именно таким образом достигается такая полнота осознания, которая не оставляет места бессознательному.

Эта полнота осознания достигается, когда ум человека непрестанно вовлечен в диалог с Богом. Сознание невозможно вне диалога. Но обычное сознание формируется в диалоге ребенка с родителями. Молитва — это путь изменения сознания.

Непрестанная молитва — это состояние сознания, несовместимое с бессознательностью, потому что от Бога ничто не скрыто в человеческом сердце.

Своеволие — лишь предпосылка, а не причина бессознательности

Своевольное действие само в себе уже несет в себе предпосылки бессознательности. Но бессознательность не является автоматическим следствие своеволия. Бессознательность — это тоже участие кого-то другого, более тонкого и мощного ума, чем наш собственный. Бесы достигают контроля над нами, используя превосходство своего ума. Что бы ни делал человек, они придают его действию иной смысл, которого сам человек не осознает. Послушание Божественной воле защищает человека от бессознательности потому, что Божественный Ум превосходит демонский.

Итак, своеволие — предпосылка бессознательности.

Доступное для всех послушание: словесная молитва.

Как узнать волю Бога?

Знание того, в чем состоит воля Божия в каждой ситуации выбора — это дар благодати. Это великое благо для того, кто БУДЕТ ей следовать. Поскольку мы своевольны, Бог не всегда открывает нам Свою волю, предвидя, что мы все равно поступили бы по-своему. Бог открывает каждому Свою Премудрость в той мере, в какой мы БУДЕМ слушаться Её — и даже в большей мере!

Потому путь познания воли Божией таков: если мы будем практически исполнять то, что нам УЖЕ открыто, то Бог откроет наи больше. Это и есть путь «стяжание святого Духа», о котором говорит Серафим Саровский.

Стяжание Духа послушанием: синергия

Благодать Божия проявляется в нашей жизни многообразно. Чаще всего мы не замечаем этих проявлений. Но ко спасению, к очищению сердца ведет только СИНЕРГИЯ, соединение человеческого и Божественного действия. Потому-то «стяжание Святого Духа» для тех, кто обременен бессознательным, может означать только послушание Божественной воле. А если кто-то вообще не ведает воли Божией? Тогда стяжание и невозможно. «Стяжание» — не заработок, а ростовщичество.

Что нам открыто?

Для всякого христианина во всякое время открыта тайна Божественной воли: всегда и при всех обстоятельствах Богу угодно, чтобы мы молились. Если далеко не каждому дана благодать «умной» и «сердечной» молитвы, то молитва словесная — это такое упражнение в послушании Богу, которое доступно всем христианам. По мере упражнения в этом основном послушании человеку начинает открываться и другие виды послушания Богу.

Доступное для всех послушание — словесная молитва.

Эта тема является настолько важной, что требует отдельной большой главы.

Молитва как подавление бессознательного

Что мешает человеку молиться?

Если бы всякий молящийся сразу получал просимое, то все бы молились.

«Просите, и дастся вам». О чем бы ни просили, в конце концов мы получим просимое. «Скорость», эффективность действия молитвы определяется вниманием, которое ум уделяет словам молитвы. Для того мы и повторяем молитвы многократно: чтобы умножить наше малое внимание к каждой молитве на количество повторений. Если кто может молиться внимательно, его молитвы быстро и сильно действуют.

Но бывает, что молиться приходится долго.

Значит ли это, что молитва не действует, что Имя Божье произносится всуе? Нет! Молитва действует, но результат ее неведом. Работа с неведомым результатом. Молитва обязательно вызывает какие-то последствия, но мы не знаем, какие.

Главное препятствие ко внимательной молитве — не маловерие, а СВОЕВОЛИЕ.

Человек хочет получить от Бога именно то, что он просит, а получает неожиданные последствия. Если мы не перестанем просить, то в конце концов Бог даст нам то, что просим. Но перед этим, в связи с этим Бог даст нам много того, чего мы не просили. Потому что Богу ведомы неведомые нам связи, смыслы и обстоятельства того, что мы просим. Человек не молится, потому что бессознательно боится в результате этой трудной работы получить что-нибудь нежелательное. Путь молитвы — это путь доверия к Богу.

«Бесполезность» молитвы

Иногда результатов молитвы совсем не видно; ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ МЫСЛЬ О БЕСПОЛЕЗНОСТИ МОЛИТВЫ. Но эта «бесполезность» — только маска бессознательного страха.

Если молитва кажется бесполезной, надо попытаться молиться более внимательно, сосредотачивая внимание именно на словах молитвы, как это делает маленький ребенок, вслушиваясь, как бы пробуя на вкус новое слово. Вслушиваясь в слова молитвы, надо попытаться понять, есть ли в них какой-то смысл. Если молитва действительно бесполезна, то никакого смысла в этих словах нет.

Тогда будем некоторое время произносить эти слова, вслушиваясь умом в эту кажущуюся бессмыслицу. И вскоре обнаружится, что эта кажущаяся «бессмысленность» скрывает за собой некий НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЙ смысл: оказывается, нам просто «бессознательно» не хотелось замечать этого «бессознательно» страшного смысла!

Иконоборчество и Имяславие: болевая точка Церкви

В применении к событиям последнего времени, ярче всего обсуждаемая проблема проявилась в спорах вокруг «имяславия». Это был момент, когда русская Церковь должна была разрешить богословский вопрос, по своему значению сравнимый с вопросами эпохи Григория Паламы. По существу, вопрос об Имени Божием — это современная формулировка вопроса об иконопочитании. Но вопрос об Имени гораздо острее, потому что он касается самого главного в нашей духовной жизни — молитвы.

Молитва — мать всех добродетелей. Без молитвы невозможно угодить Богу, потому что только молитвой мы испрашиваем у Бога благодать, без которой невозможно ничто благое. Молитва — это суть любой церковной службы. Но ум наш рассеян, и мы не в силах молиться с подобающим вниманием. Поэтому если нет благодатной силы в самих словах молитвы, если действие молитвы всецело обусловлено нашей верой, то спасение невозможно. Потому что где обрести веру, если не в молитве?

Вот я прихожу в храм. Должен ли я прежде всего уяснить, насколько крепка вера местного священника, хватит ли ее, чтобы совершить необходимое таинство, причастить или исповедать меня? Или сила таинства — в самих словах молитв священника, в самом обряде, являющемся иконой Божественного действия? Очевидно, что сила таинства — в благодати священства. Но кто решится утверждать, что эта благодать действует НЕ в словах молитвы, НЕ в самих обрядовых действиях священника? Очевидно, что именно в молитве, именно в обряде она и проявляется. Благодать священства дает священнику ПРАВО произносить эти слова. Но если он их НЕ произносит, благодать не действует, она лежит как талант, зарытый в землю. Действия священника СИНЕРГИЙНЫ, в них соединяется Божественное с человеческим. Не священник является подателем Благодати. Но и не без его изволения благодать подается.

Спорить с этим невозможно.

Молитва — это словесная икона; икона — это молитва в красках. Кто решится это оспаривать?

Не поминай Бога всуе! Значит, даже когда Имя поминают всуе, без внимания, без веры — это небезобидное, не безразличное действие. Казалось бы, когда поминают всуе, без веры, то там нет благодати, это Божие попущение, ОСТАВЛЕНИЕ Богом? Нет, сказано, «Ибо Господь не оставит без наказания того, кто призывает Имя Его всуе». Не оставит!

Когда человек совершает кощунство над Святыней, благодать действует! И действие её страшно для кощунника.

«Имяборчество» — это современное иконоборчество. Это понятно.

Беда в том, что имяславцы, бессознательно подвигнутые дьяволом к борьбе против иерархии, намеренно заостряли вопрос, доводили его до абсурда. Утверждение Иоанна Кронштадтского, что «Имя Божие есть Сам Бог», вырванное ими из контекста, означало на самом деле то, что «В Имени Божием Сам Бог присутствует Своею благодатью». Ради лозунговой лаконичности они требовали от иерархии признания такой формулы, которая отпугивала своей неоднозначностью.

Имя Божие есть икона Бога. И достойно того же почитания, что и икона. И как всякая икона, просвещает нас благодатью по мере нашего почитания. Спорить с этим невозможно.

Как икону перед глазами, мы всегда можем иметь это Имя на своих устах. Есть и преимущество у Имени перед Иконой: мы можем научиться всегда иметь Его в своем уме, а потом и в сердце. Имя — это икона, которая может и должна войти в самые недра души. Таков путь Святых Отцов.

Итак, вопрос об Имени Божием, поднятый имяславцами, имеет принципиальное значение для спасения, и должен быть окончательно разрешен Церковью. Это неизбежно произойдет!

Базовая техника подавления бессознательного

Только Православие способно избавить от бессознательности. Церковь предлагает всякому, ищущему чистоты сердечной, упражнение, постепенно приводящее к избавлению от нечистоты бессознательного. Это упражнение — молитва!

Важность молитвы осознается многими, и многие сегодня пишут о молитве. Ответственное отношение к делу, требует изучения всех этих трудов. С молитвой связано множество трудных вопросов. Главный из них для начинающего — это вопрос о внимании.

Всякий, кто пробовал начинать молиться, знает по опыту, что внимание в молитве удержать очень трудно. На это оказываются неспособны даже те, кто много упражнялся в медитации и способен из своего внимания хоть веревки вить. Но молитва — другое дело! Молитва, в отличие от медитации, вызывает ожесточенное сопротивление бессознательного.

Фиксация внимания на чувствах и мыслях при невнимании к словам молитвы — это РАСПРОСТРАНЕННАЯ ошибка даже среди пишущих о молитве. Люди торопятся переходить к следующим ступеням, к «умной молитве», к «сердечной молитве». Это нетерпение рождается от бессознательного страха перед силой, заключающейся в СЛОВАХ молитвы.

Надо непременно начинать с внимания к САМИМ СЛОВАМ молитвы. Только ум, привыкший внимать словам молитвы, узнавший на практике в силу этих слов, способен правильно приступить к собственно умной молитве. Упражняясь в молитве словесной, человек постепенно укрепляется в вере, что сами слова молитвы благодатны. В результате он все больше внимания уделяет этим словам. Это приводит к еще большему укреплению в вере. И только тогда, когда человек уверует, что Имя Божие — это ГЛАВНОЕ из того, что есть в его уме, только тогда он начинает молиться С ПОЛНЫМ ВНИМАНИЕМ, что и называется умной молитвой. Тем более бессмысленно «молиться сердцем», пока ум не навык в умной молитве. Торопливость тут — от лукавого, который более всего боится у нас именно СЛОВЕСНОЙ молитвы, потому что в наши мысли и чувства он легко вплетает что-то свое, бессознательное.

Правильное начало молитвы — именно словесная молитва. Потому что это — по воле Божией. Внимательно молясь словесной молитвой, мы совершаем действие не своевольное. Это не отсебятина, а слова Святых. Но внимать словам молитвы поначалу страшно тяжело. Есть технический прием, позволяющий укрепить внимание ума в молитве. Применение этого приема вызывает со стороны бессознательного такое бешеное сопротивление, что даже и внутри Церкви постоянно идут ссоры вокруг законности или незаконности применения такой техники.  Поэтому прежде, чем описывать эту технику, разберемся внимательно, КАК рассеивается ум при молитве.

Рассеянная молитва — это чисто телесное упражнение, такое, как поклоны или совершение крестного знамения. В то время как уста произносят молитву, ум витает невесть где, занимается посторонними мыслями, страшно далекими от молитвы. Рассеянность — это метод бессознательного ослабления действия молитвы. Рассеянность имеет свой порядок: посторонним, даже греховным, мыслям предшествуют мысли вполне благочестивые, как-то связанные с молитвой; благочестивым мыслям предшествуют мысли по поводу самой молитвы. Одни мысли открывают вход другим; чтобы преодолеть рассеянность, надо научиться отсекать ВСЕ мысли, подходящие и неподходящие — все.

Начинается рассеянность с мысленного комментария к словам молитвы. Я как бы объясняю Творцу, что я имею в виду, произнося вот эти слова. Не преодолев привычки к такому комментированию, невозможно избавиться от рассеянности. Молясь словесной молитвой, мы одновременно пытаемся молиться как бы «умной». Это, конечно, неправильно. При этом человек раздваивается. По сути — произнося святые слова телом, душой он бессознательно старается ослабить их действие.

Такой комментарий — свидетельство недоверия к Богу. Он происходит из бессознательного страха, что молитва даст неожиданные неприятные результаты. Я как бы уточняю: вот то и то дай мне, а не иное что. Этот комментарий — бессознательная попытка отвлечь ум от самих слов молитвы и тем ослабить их действие. Чтобы молиться не рассеянно, надо предаться в волю Бога: это значит, верить, что словесная молитва приведет к КАКИМ-ТО результатам, пусть неожиданным, но тем, которые как раз и нужны.

Нерассеянная молитва связана с доверием к Промыслу. Смысл ее в том, чтобы Бог действовал — как Ему угодно, но как можно сильнее действовал в твоей жизни. Словесная молитва может быть очень сильной, ею можно и горы переставлять! но последствия ее неуправляемы. «Управляемость» в молитве возникает только на стадии умной молитвы, по мере просвещения ума благодатью. На языке современной психологии, по мере достижения при помощи молитвы «измененного состояния сознания», на языке Православия, по мере покаяния. Покаяние — «эффект» умной молитвы. Совершая внимательнейшую словесную молитву, ум только начинает покаяние, только разрыхляет почву для Божественного семени. Хотя бы такой человек своей словесной молитвой и мертвого воскресил — до святости еще далеко!

Но начинать нужно со словесной молитвы. Но где взять внимание? Надо понимать, откуда рассеянность: она от бессознательного страха пред действием словесной молитвы. Нет другого пути собрать ум, как только подавить сопротивление врага. Суть в том, что бес боится СЛОВ молитвы, даже если ум рассеян. Для человека западного, рационалистического склада ума, это очень странно: что может быть страшного в каких бы то ни было словах?!

Мы займемся этим вопросом позже. Как и в любой другой религиозной практике, в Православии «теория» не так важна как практика. Как сказал один мой знакомый «главный секрет упражнений йоги заключается в том, что их нужно делать, а не рассуждать о них». Но бесы не боятся упражнений йоги! Зато они боятся самих слов молитвы, хотя бы и невнимательной.  Это эмпирический факт, подтверждающийся опытом! Этим-то и нужно воспользоваться. Надо упорно продолжать молиться словесной молитвой, хотя бы и рассеянно, но непрестанно.

Словесная молитва страшна для врага тем, что всякий человек способен заставить себя молиться — хотя бы и рассеянно, но непрестанно. Такая рассеянная молитва не может возвести человека на небеса, но даже она способна эффективно подавлять бессознательное. А рассеянность — это действие бессознательного страха перед СЛОВАМИ молитвы. Рассеянная молитва постепенно, но неуклонно ослабляет это вражеское действие. Рано или поздно это приведет к тому, что ум начнет обращать внимание на слова молитвы.

Но надо понимать, что эта рассеянная молитва является только подготовительной стадией! Рано или поздно надо переходить к внимательной молитве. Но внимать надо именно СЛОВАМ молитвы. Люди, которые думают, что они молятся умом или сердцем, но при этом они уделяют внимания не СЛОВАМ молитвы, а своим мыслям или чувствам, находятся в прельщении! Суть дела в том, что слова молитвы ВАЖНЕЕ наших мыслей и чувств. Человек истинно кающийся благоговеет перед этими святыми словами, особенно перед Именем Божиим. «Свято и страшно Имя Его!»

Свято и страшно Имя Господне, страшно для демонов, контролирующих наше бессознательное. Свято для нас, ибо Им мы во всякое время и на всякий час можем быть соединиться с Творцом. Имя Божие является свидетельством присутствия Бога в мире. Если бы Творец оставил нас Своею благодатью, то никто не смог бы призвать Имя Его!

Дьявол до такой степени ненавидит это Имя, что и внутри Церкви снова и снова подвигает людей против мысли, будто какое бы то ни было СЛОВО может иметь само в себе какую-то СИЛУ. В применении к словам молитвы — это ИКОНОБОРЧЕСТВО. Бог присутствует в молитве, в Имени Своем, как в иконе. Имя — это самая простая икона. Молитва — это словесная икона; икона — это молитва в красках. Поэтому-то словесная молитва — даже невнимательная — осмыслена.

Для спасения НЕОБХОДИМО внимание в молитве. Но бесы боятся и невнимательной молитвы, потому что там все-таки действует Бог. Если человек не верит, что в САМИХ СЛОВАХ молитвы действует благодать, то он и НЕ СТАНЕТ упражняться во внешней, рассеянной молитве. А на внимательную молитву он не способен! Таким образом, дверь спасения остается для него закрытой.

Если же человек, смирившись со своей неспособностью к внимательной молитве, станет понуждать себя хотя бы и к рассеянной, но НЕПРЕСТАННОЙ молитве, то ум его постепенно обретает способность молиться внимательно. Зная это, дьявол и внушает нам мысли о бесполезности упражнения в чисто внешней, рассеянной молитве. Но если мы склоняемся к тому, чтобы поверить в эту бесполезность, мы должны по крайней мере понимать, что тем самым мы ОТПАДАЕМ от Православия, становимся иконоборцами. Потому что если не имеет в себе благодатной силы слово Господне, непосредственно данное всем людям в Откровении, то тем более нет благодати в иконе.

Внимательная молитва тоже основана на вере, что в словах молитвы — Бог. Правильная молитва — это фиксация внимания именно на словах молитвы, потому что благодать — в словах. Но действие оказывает даже невнимательная молитва. Однако для спасения необходимо внимание. Внимание к словам в молитве — это первый шаг к покаянию. Внимательная словесная молитва постепенно изменяет ум, изменяет сознание человека.

Действие словесной молитвы непредсказуемо, но заметно для внимательно молящегося ума. В какой мере ум уделяет внимание словам молитвы, в такой мере он со временем замечает и последствия молитвы, ее действия. Внимание к словам молитвы неразрывно сопряжено с верой в действенность этих слов! Невнимательная молитва тоже непременно вызывает последствия, но они могут остаться незамеченными. Правильная внимательная молитва просвещает ум, потому что ум замечает действие молитвы и укрепляется в вере. Чем более ум укрепляется в вере в силу слов молитвы, тем больше внимания он уделяет этим словам. Так начинается изменение ума, покаяние человека.

Но чтобы стяжать внимательную молитву, надо проявить терпение и молиться хотя бы и невнимательно, но сколько возможно непрестанно. Суть в том, что бесы боятся самих слов молитвы и сопротивляются такому упражнению. Они создают такие условия, что человек либо вынужден бросить молитву, либо уделять ей все больше и больше внимания. И таким образом невольно способствуют укреплению внимания.

Контрудары бессознательного

Когда бессознательное грубо врывается в области, которые мы привыкли спокойно доверять подсознательной «автоматике», человек склоняется к мысли о необходимости принимать против него какие-то меры. Чаще всего он просто идёт к психотерапевту, шаману, жрецу (в зависимости от времени и места действия), который и разъясняет ему, чем человек «согрешил» против своего бессознательного (духов, богов.), а также дает полезные советы и разъяснения, как примириться «с самим собой» (с духами или богами). Так или иначе, дело всегда клонится к тому, что человек должен послушаться сигналов своего бессознательного.

Совершенно иначе развиваются события, когда человек в подобной ситуации обращается к христианскому священнику (ксендзу, пастору). Здесь он рискует получить «совет», что надо «потерпеть», «смириться»,  здесь предлагают помолиться Богу, чтобы получить помощь в борьбе против такого «искушения». Так или иначе, дело клонится к тому, что доверяться сигналам «бессознательного» никак нельзя.

При этом человек оказывается в щекотливом положении. Ему предлагают ввязаться а тяжелую борьбу, но при этом, как правило, не оказывают конкретной помощи в такой борьбе. Конечно, все зависти здесь от того, к какой именно христианской конфессии принадлежит пострадавший.

Но даже и в Православии далеко не всякий священник способен «вымолить» своего подопечного. И это, конечно, ненормально. Человек, которому предстоит борьба с дьяволом, должен быть вооружен до зубов. По сути, христианство, вера в Того Самого Бога, должно предоставлять человеку не меньшую, а бОльшую помощь в решении подобных проблем, чем язычество. Но на деле все часто сводится к призывам и добрым советам.

Это — признак того, что в христианстве что-то ненормально. И сами христиане, по крайней мере, православные, хорошо знают, что именно ненормально. Ненормально то, что мы, принимая Святое Крещение, в подавляющем большинстве случаев не исполняем обязанности, возлагаемые на нас Крещением.

Святые Отцы указывают нам путь, идя по которому, человек обретает благодатную силу, чтобы исполнять эти обязанности. Это — путь непрестанной молитвы. Но сама непрестанная молитва представляется нам не помощью, не средством достижения Благодати, а скорее венцом, финалом Пути. Это происходит оттого, что мы не верим в полезность и нужность СЛОВЕСНОЙ молитвы, которая является входом, вратами на пути к непрестанной молитве. Если эти врата закрыты, то входа нет. И тогда мы не в силах воспользоваться советом Христа, который Он дал ученикам в ответ на вопрос о маловерии, сказав, что эта проблема решается «только молитвой и постом».

В сущности, каждый православный священник имеет ДОВОЛЬНО благодати, чтобы помочь всякому, прибегающему к его помощи. Все, что для этого нужно — он должен МНОГО молиться. Если этого не происходит, то только потому, что и внутри самой Церкви бессознательное находит достаточно слабых мест, чтобы нанести ОТВЕТНЫЙ УДАР. А смысл этого удара в том, чтобы ИСКАЗИТЬ простое и ясное учение Церкви о молитве в уме каждого церковного человека.

Это очень серьёзная проблема!

Избежать этих ударов нельзя. Надо быть готовым увидеть свою ошибку.

Самый простой и эффективный контрудар: подмена молитвы постом или иными подвигами. Очень многие попадаются в эту ловушку. Господь сказал «молитвой и постом», но, по учению Отцов, молитва, МАТЕРЬ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ, должна идти впереди всех прочих подвигов. Важно понимать: пока человек не усвоил словесную молитву, пока у него нет навыка непрестанно повторять слова молитвы, хотя бы и невнимательно, — он НОЛЬ в духовной жизни. И для него БЕССМЫСЛЕННО начинать какие бы то ни было подвиги сверх тех, который предписаны церковным Уставом! Это не приведёт ни к чему доброму, разве только если сами эти подвиги он НЕ САМ наложил на себя. Усвоение навыка словесной молитвы и усвоение церковного Устава — это две вещи СИНХРОННЫЕ, одновременные.

С другой стороны, человек, который усвоил Устав, постится в положенные дни, читает положенные молитвы, посещает Храм, исповедуется и причащается, но при этом не имеет навыка к словесной молитве, должен рассматривать себя как НОВОНАЧАЛЬНОГО, не вполне еще усвоившего основы Православия. Словесная молитва — основа Православия.

Но и среди тех, кто осознает правильный порядок действия, кто полагает молитву основой христианской жизни, враг всевает ошибочные мнения. Я не являюсь исключением, и буду рад, если мне укажут на мои собственные заблуждения. Отчасти для этого я и касаюсь здесь «острых» тем, пользуясь случаем поставить свои мысли на суд заинтересованных и компетентных людей. Поэтому я позволю себе высказываться «не обинуяся», рассчитывая на любовь и снисхождение любящих Истину.

Если я неправ, пусть меня поправят!

Живет ли Бог в бессознательном?

Особенность Бога Истины

«Просветление» почитается многими выше святости именно потому, что «просветленный» самодостаточен. Он сам себе бог, что так созвучно гуманизму.

А святость неотделима от послушания Божественной премудрости. Послушание — это подвиг, то есть штука трудная. Но через своеволие святость теряется. Со святостью сопряжена естественная человеческая мудрость, но чтобы сохранить мудрость, надо следовать Премудрости. «Просветленый» тоже не лишен мудрости, причем его мудрость не человеческая, а демоническая. Эта мудрость выше человеческой мудрости, хотя безмерно ниже Божественной Премудрости. Таким образом, святой проигрывает в сопоставлении с «просветленным», если действует без Бога, сам по себе (потому-то теряется святость), но выигрывает, если следует Премудрости.

Картина непростая. Но она усложняется еще и тем, что многие принимают за Бога того, кто контролирует наше бессознательное. Многие следуют указаниям своего бессознательного, думая при этом, что они служат Богу. Это случается гораздо чаще, чем принято думать. А современная психология дает «идеологическое обоснование» такой практике, объясняя ВСЯКИЙ религиозный опыт в терминах бессознательного. Она почитает «бога», обитающего в глубине сердечной.

Она объясняет религиозный опыт как проявления бессознательного. И я, православный христианин, считаю, что это совсем недалеко от истины, когда дело касается духовного опыта язычества. Но это не вся истина!

Я хочу показать, что Тот Бог, Которого почитают христиане, ни в каком смысле не обитает в «бессознательном». Для того, чтобы разобраться в этом, надо вначале понять, чем и насколько наш Бог отличается от прочих «богов».

Идея, будто Бог, Которого почитают христиане, в каком-то смысле тоже обитает в «бессознательном», является нелепостью. Но МНОГИЕ так толкуют. К сожалению, весьма уважаемый мною игумен N, автор замечательной книги по нашей теме, тоже дал повод к такому толкованию. Быть может, я заблуждаюсь? Или просто неправильно понимаю его слова?

Итак, вот какие соображения у меня возникают по этому поводу.

Вопрос о Крещении

Наш Бог не обитает в «бессознательном» ни в каком смысле. У святого человека, стяжавшего чистоту сердца и благодать Святаго Духа, нет «бессознательного». А у обычного грешника, даже и просвещенного светом Крещения, «глубина сердечная» еще не просвещена Благодатью. Тут я попадаю в тяжелую ситуацию, выступая против мнения, которое является довольно распространенным даже и внутри церковной ограды. Более «политически корректно» было бы обойти этот тонкий вопрос стороной. Но разнорабочий имеет некоторое преимущество в отношении «политической независимости».

Я убежден, что благодать Крещения не овладевает сердцем человека автоматически, по факту совершения таинства. Рассмотрим это подробно.

Благодать сопряжена со свободой

Почему Церковь учит, что спасение человека НЕ МОЖЕТ совершиться без участия самого человека? Ведь Богу все возможно! Но смысл спасения — в соединении с Богом, в обожении человека.

Тот, кто воистину спасен, сам является Богом — по благодати, но не по существу. Быть в совершенном послушании Божественной воле — это и значит быть Богом по благодати. Человек, достигший цели христианства, во всем и всегда действует так, как действует Бог. Он ничего не делает сам от себя, потому что он достиг смирения. Он МОЖЕТ действовать по своему хотению, но НЕ ХОЧЕТ этого. Это — высшее состояние, которое мы можем себе представить. Выше этого — только Сам Христос. Потому что Христос НЕ МОЖЕТ действовать по Своему человеческому хотению, Он МОЖЕТ действовать ТОЛЬКО по Своему Божественному хотению. Потому что Он — Бог по существу, а не только по благодати. И вот этого мы уже не можем себе представить!

Бог свободен Сам в Себе; в Нем нет ничего обязательного для Него. Богом по благодати нельзя сделаться автоматически, без соучастия. Потому тот, кто достигает спасения, достигает его свободным, добровольным со-действием Богу.

Что дает Крещение?

Человек принимает Крещение добровольно. Для него испрашивается в Крещении вся полнота Благодати. Но можно ли утверждать, что он принимает эту полноту ВСЕМ СЕРДЦЕМ? Для того, чтобы принять Крещение всем сердцем, необходимо ВЕРОВАТЬ всем сердцем. Если бы в самый момент Крещения ты уже веровал ВСЕМ СЕРДЦЕМ, так, что мог бы и горы переставлять, то в момент совершения Таинства ты воспринял бы Благодать всем сердцем, стяжал бы ведение Божественного и все сверхъестественные добродетели, начиная от смирения.

Но если в момент Крещения человек не имеет ТАКОЙ веры, если он имеет только начаток ТАКОЙ веры, то в ЭТОТ момент он принимает благодать только ПО МЕРЕ ВЕРЫ. Ибо спасение человека не совершается без участия самого человека. В какой мере ты принимаешь благодать Крещения — зависит от  тебя самого.

Зато уже в самый момент Крещения ты принимаешь НАЧАТОК обожения, ЗАЛОГ той великой благодати, которую Церковь испрашивает для тебя в Крещении. Церковь испрашивает, но получаешь ты сам. И если ты был не готов получить ВСЮ полноту этого дара по маловерию, по неразумию в самый момент Крещения, то СМЫСЛ твоей дальнейшей жизни в том, чтобы все-таки ПРИНЯТЬ испрошенный тебе дар. Ибо тот, кто испросил такой дар, но НЕ ПРИНЯЛ его, оказывается в опасности подпасть осуждению!

Итак, в Крещении испрашивается чистота сердца. Но приобретается она по мере веры в силу Таинства. Мы верим, что таинство действенно — но от всего ли сердца верим? Вот в чем вопрос. Если верим, но не всем сердцем, то явно, что сердце наше не принадлежит нам. Так оно и есть, оно даже и неведомо нам — «бессознательно».

Для меня весьма огорчительно, что многие уважаемые мною авторы пишут, будто испрашиваемые в Крещении дары Благодати автоматически снисходят на человека, независимо от его личного подвига. Это — неправда.

Вот священник молится при оглашении: «Изжени из него всякого лукавого, нечистого духа, сокрытого и гнездящегося в сердце его». Что мы из этого заключаем? Что если ДО оглашения у человека в сердце скрытно (бессознательно) гнездится лукавый нечистый дух, то ПОСЛЕ оглашения уже все, сердце чисто? Тогда для чего воды Крещения?

Оглашение — это начало чистоты сердечной, а вовсе не завершение. По идее, в оглашении человек знакомится с верой, принимает ее в свое сердце. И в той мере, в какой он принял веру в свое сердце в период оглашения, он и принимает благодать Крещения. Идеальный вариант — если между Крещением и оглашением человек принимает веру ВСЕМ СЕРДЦЕМ. Тогда момент Крещения становится для него моментом вхождения в Таинство истинного Богословия.

То есть, идеальная схема такова: ГРЕШНИК приступает к оглашению; по завершении периода оглашения он принимает веру ВСЕМ СЕРДЦЕМ — и уже становится СВЯТЫМ, подобным святым Ветхого Завета — Аврааму, Ною, Адаму. Покаянный труд очищения сердца уже позади. В этом смысл ОГЛАШЕНИЯ. Теперь он готов войти во Святая Святых христианства. И входит туда Крещением. В момент Крещения для него испрашивается вся Божественная полнота христианского совершенства: «Елицы во Христа крестистеся во Христа облекостеся». В этом смысл КРЕЩЕНИЯ. И стяжание этой полноты становится смыслом всей его дальнейшей жизни, всей вечности, ибо полнота Христа не имеет предела. Для стяжания этой полноты он и причащается Святых Христовых Тайн. Вот так должно быть!

Итак, сам момент принятия Таинства есть НАЧАЛО получения испрашиваемых в таинстве благ. Потому что эти блага стяжаются личным усилием каждого, в синергии со Христом. Потому не беда, если ты принял Крещение не так, как подобает. Беда, если ты так и не позаботишься восполнить недостающее!

Живет ли дьявол в душе язычника?

Мнение, будто в самый момент Крещения лукавый «тут же исходит из сердца и далее действует только извне», основано на недоразумении. Разве Крещением автоматически уничтожаются живущие в сердце страсти? Нет. Тогда какой смысл в таком «исходе»? Или некоторые всерьез полагают, что дьявол до крещения прямо-таки геометрически располагается в сердце человека?! Ведь ясно, что «лукавый нечистый дух, сокрытый и гнездящийся в сердце» оглашаемого не то чтобы прямо буквально сидит в его сердце. Сердце — это душа человека. Бесы могут буквально вселяться в ТЕЛО человека и управлять им как собственным телом. Но буквальное вселение бесов в ДУШУ человека — это нечто новое и оригинальное.

Нечистый гнездится в душе человека в образе страстей, ибо страсти — это «подобия», «иконы» демонов в ДУШЕ человека, в его сердце. Когда я принимаю помысел, вложенный демоном, за свою собственную мысль, я уподобляюсь демону, делаюсь его образом, вместо образа Бога. Это имеет серьезные последствия. Память об этом впечатлении, живущая в сердце — это корень страсти. Пока я не покаюсь, пока не отделю «себя» от «него», от этого помысла, эта память остается рычагом, нажимая на который, бес может управлять моим УМОМ, предлагая мне подобные помыслы как мои собственные мысли. Сам «Я» в образе беса — это и есть бес, гнездящийся в моей ДУШЕ. Когда же бес, опираясь на страсти, действует в моем ТЕЛЕ уже автоматически, независимо от моей воли, это и есть «бессознательное», с которым устанавливается раппорт в эриксоновском гипнозе.

Идея, будто бы до Крещения дьявол прямо физически обитает в  самой душе человека, буквально «сидит» в самой глубине сердечной, является мессалианской. Мессалиане (как и я сам — в языческий период моей жизни) верили, будто эта нечисть ПРИРОДНА, изначальна в человеке, «воипостасна» ему от самого зачатия как следствие грехопадения Адама. Они видели (как вижу и я) что после Крещения феномены «бессознательного» не пропадают, и делали вывод, что Крещение бесполезно, как и прочие Таинства. Они добивались «изгнания беса» и «вселения» иного духа, который почитали Святым Духом. «Бессознательное» при этом не исчезало, но несколько «облагораживалось», якобы делалось «божественным», в чем и состояла их прелесть.

Ну, давайте размыслим, что может означать буквальное обитание бесов «до Крещения» прямо-таки в душе, в сердце человека? Неспособность его к сопротивлению вражеской силе? Полное подчинение души дьяволу, ТАК? Но тогда как оглашаемый приходит к оглашению, не добровольно ли? А если НЕ ТАК, если вся власть дьявола над моей душой основывается на моих страстях, то какая польза мне от такого «изгнания» дьявола, при котором страсти продолжают оставаться в душе?

«От сердца исходят помышления злые», — сказал Господь. Значит ли это, что дьявол, сидящий буквально в сердце, посылает эти помыслы? Тогда после Крещения не могут от сердца исходить злые помыслы, а только извне. Если же дьявол и находясь вовне продолжает возбуждать те же самые помыслы, то в чем преимущество христианства? Именно так и рассуждали мессалиане: раз страсти остались в сердце, значит, бес по-прежнему сидит там. Значит, Крещение бесполезно, и надо изгонять вражину другим способом.

Ясно, что преимущество христианства — в очищении от страстей. Ради этого и совершается Крещение, а не ради такого «изгнания» нечистого духа из самой души человека, при котором страсти остаются в сердце. Но действует Крещение не автоматически, а по мере усвоения веры умом и сердцем человека. А если мы ищем автоматического «экзорцизма», то чем мы отличаемся от мессалиан?

Когда я наблюдаю «бессознательное» в другом человеке, когда вижу проявление беса в непроизвольных движениях ТЕЛА, не контролируемых ДУШОЙ человека, я вовсе не помышляю, будто этот бес сидит прямо-таки в душе у человека. Так мне казалось, когда я был психически болен. Но это неправда. Бес влияет на душу, добиваясь бессознательности, чтобы взять под контроль тело, но влияет на нее извне, в том числе и через тело. Если и можно говорить об одержимости ДУШИ человека, то только в смысле одержимости УМА страстями, в смысле ДОБРОВОЛЬНОГО соизволения УМА на власть дьявола. Но никак не в том смысле, что демонский ум до крещения будто бы распоряжается умом человека  даже безо всякого на то соизволения человека. Иначе за что и судить язычников?

Учение владыки Антония

Так же нелепо и утверждение, будто Благодать в момент Крещения автоматически вселяется в глубины сердечные, туда, где обитают страсти.

И тут я опять оказываюсь в трудном положении: Николай Новиков, которому я бесконечно благодарен за подготовку и издание текста архиепископа Антония (Голынского-Михайловского), почему-то поправил первоначальное издание (1999) именно в этом смысле.

В первом издании было скзано просто: дьявола изгоняет из сердца сердечная молитва. По мере проникновения молитвы вглубь сердца, страсти уходят. А теперь так: дьявол в момент Крещения уходит немедленно, но при этом страсти в сердце остаются. В результате ясность и прозрачность мысли были утрачены, возникли туман и двусмысленность.

Может быть, я просто что-то не так понимаю?

А может быть, просто Новикову кто-то указал на «мессалианство», будто бы заключающееся в утверждении, что и ПОСЛЕ Крещения бесы в сердце обитают. Как будто таким утверждением принижается благодать Крещения, а значит, и всех прочих таинств. Но ведь вовсе не в этом суть мессалианства. Суть в том, что мессалиане учили, будто бесы ИЗНАЧАЛЬНО, со-природно, во-ипостасно обитают в сердце человека. Обитают не вследствие личных грехов, а автоматически, по факту рождения от согрешившего Адама. И потому искали мощных средств автоматического же изгнания этакой напасти. Крещение казалось им недостаточно сильной «встряской». Суть их учения — в изначальности сердечной нечистоты у каждого человека.

Чтобы разобраться в этом, надо вначале понять, что буквальное обитание беса прямо в сердце человека, хотя бы и язычника, — это просто нонсенс!

У владыки Антония ясно сказано (в издании 1999), ЧТО ИМЕННО обитает в сердце: «злые бесоподобные страсти». Бес «обитает» в сердце человека своим «подобием», своей «иконой», страстью. А страсти, сказано, есть «греховные привычки». Младенец свободен от страстей, пока у него нет никаких привычек, тем более греховных. Если ТАК понимать обитание беса в сердце, то в этом-то смысле бесы обитают в сердце не изначально, а вследствие лтчного греха. Но не только ДО, а и ПОСЛЕ Крещения до тех пор, пока человек не воспринял свое Крещение, свое Искупление ВСЕМ СЕРДЦЕМ. Обитают в этом смысле, но никак не со-природно, не изначально, не во-ипостасно!

Возможно, ради избежания обвинений в мнимом «мессалианстве» и был изменён первоначальный текст. К счастью, мне удалось достать его первое издание (Красногорск, 1999), свободное от этой «идеологической нагрузки». Издание этой книги — это великая заслуга в глазах всех, ищущих Истины. Примите выражение моей искренней признательности, дорогой Николай, и дай Бог Вам здравия и духовного преуспеяния. Вот это-то первое издание и следует переиздавать снова и снова. Там все сказано с потрясающей точностью! Благодать входит в сердце с молитвой, — так сказано, и сказать яснее невозможно. Благодать живет в молящемся сердце. Немолящееся сердце чуждо благодати. Уму входить в сердце, обремененное страстями, без молитвы — по меньшей мере бесполезно, а практически — опасно! Это подтверждается опытом.

На самом деле мессалианским является как раз представление, будто бы ДО Крещения дьявол буквально сидит в человеческом сердце. Суть мессалианства как раз в этом механическом понимании «нечистоты» и «чистоты». Мессалианство — это вера в «природность», «сообитание» дьявола в душе человека с самого момента зачатия. Основой их заблуждения является кажущееся «господство» бессознательного в психике человека. Бес притворяется хозяином души — и это притворство потрясающе убедительно, лично я сам видел это. Но это — обман!

Когда Благодать вселяется в сердце?

Благодать, испрашиваемая Церковью для меня, участвующего в Таинствах, принимается мной не механически, но в меру моего участия, усердия в молитве и других добродетелях — в меру моей синергии с Творцом. Если с моей стороны нет и не будет усилия ко спасению — Таинства принимаются мною в осуждение, от чего избави мя, Господи!

Говоря, что Благодать не обитает в нечистом сердце, я не забываю, что «на всяком месте владычество Его»! Действие Благодати вынуждало даже самих демонов исповедовать Истину, но это не значит, будто Благодать ОБИТАЕТ В ДЕМОНАХ. Человеческое бессознательное тоже во власти Бога, Бог может действовать где угодно. Вспомним Каиафу, Валаамову ослицу, и Саула во пророцех! Но Бог ни в каком смысле не ОБИТАЕТ В БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ!

Учение психологов-атеистов о том, что религиозные феномены есть проявления бессознательного, осмысленно в отношении языческих «богов». Но оно совершенно ложно в отношении к Богу истины.

Итак, я определенно утверждаю, что в «бессознательном» не живет ничего Божественного, но только обман и прельщение! И прошу всех, кто мыслит иначе, либо пересмотреть свои взгляды, либо указать мне, где именно вкралась ошибка в мои мысли.

Самая трудная тема — иконоборчество

Мое повествование разворачивается в таком широком «географическом» масштабе, что, боюсь, стороннему читателю нелегко уловить цельность моей мысли. От дьявольского бессознательного до Божественной синергии — есть ли какая связь в этом полете? Или я просто иду по цепочке «свободных ассоциаций»? Связь есть! Синергия противна бессознательному, она подавляет «египетскую душу». В пределе, когда человек начинает молится «всем сердцем», всей душой, для бессознательного просто не остается в душе места. Ум входит в сердце, сознание овладевает естественной мудростью сердца.

Только синергия способна подавить и даже совсем ликвидировать бессознательное.

Но синергия — это не только Божественное, но и человеческое действие. И потому у дьявола есть шанс прекратить этот ненавистный ему процесс. Для этого надо отвлечь человека от синергии, от послушания Богу, и вовлечь его в какие-либо своевольные действия. А еще лучше — толкнуть его на грех. Когда мы своевольны, благодать отступает от души. Своеволие — это синергия-наоборот. Как правильно мыслить? Что благодать отходит от нас вследствие своеволия, или что наше своеволие является следствием отступления благодати? Неправильно ни то, ни другое! Отступление человека от благодати и отступление благодати от человека — две стороны одного явления. Это тоже «синергия», только наизнанку.

Вот это-то и есть механизм зла. Вначале человек оставляет благодать, а благодать — человека. Своеволие — это само по себе еще не зло. Кто «виноват» в своеволии человека, Бог или человек? И Бог, и человек. Бог «виноват», что дал человеку свободу. Но это «вина» в кавычках. Ведь без свободы нет и благодати! Благодать дает свободу. Свободу действовать в благодати, но и свободу отказаться от благодати, действовать своевольно! А когда благодать отступила, становится возможным грех. Во грехе уже нет благодати, действия Божественного. Во грехе виноват только человек. Так появляется зло.

Это трудно, действительно трудно понять. Привыкнуть к такой логике невозможно, потому что бессознательное противится ей. Пытаться понять это, пытаться усвоить это — небесполезно. Потому что самое это усердие уже и есть синергия. Постепенно это приводит человека к изменению сознания, к покаянию. По-настоящему покаяние начинается только с молитвы, с внимательной молитвы. Но и просто размышлять о Боге небесполезно. Это тоже изменяет ум.

Дело в том, что я говорю сейчас о том, что уму непостижимо. Понять это, по сути, невозможно. Но говорить об этом — возможно и нужно. Когда мы говорим «Бог», мы совершаем невозможное, немыслимое действие! Мы именуем Неименуемого, мы включаем в поток нашей речи Того, Кого не вмещает ни земля, ни небо.

Никогда еще я не испытывал такого бешеного сопротивления. За это лето у меня вышло из строя два стареньких ноутбука и один старенький компьютер, подаренные мне друзьями. Я потерял десятки килобайт набранного текста, и конце концов решил писать это ручкой на бумаге. Мне страшно трудно писать все это, потому что отказывают обычные способности. Мое бессознательное бастует и грозит бунтом.

Самое странное, что я не могу писать об ИКОНОБОРЧЕСТВЕ. Другие темы как-то удается вплести в общую ткань повествования, а это, САМОЕ ГЛАВНОЕ, ускользает от меня. Я никак не могу представить, как можно объяснить суть этой тему кому-то ВНЕ ЦЕРКВИ, в то время как даже ВНУТРИ ЦЕРКВИ православные в большинстве своем не понимают, о чем речь. Причем речь здесь идет не о «бабушках», а об образованных, глубоко верующих, МОЛЯЩИХСЯ людях. Эта тема настолько важна для «бессознательного», что она является настоящим ТАБУ.

Теперь, после выхода великолепной книги Успенского «Богословие иконы», многие оценивают важность вопроса об иконе, понимают или догадываются, какую роковую роль сыграло Иконоборчество в разделении Православия и Католичества, в возвышении Запада, в поражении Византии, в русской Революции. Но для большинства читавших, как и для самого Успенского, центр тяжести — в вопросе о КАНОНИЧНОСТИ иконы. Но это тот вопрос, в котором позиция Успенского наиболее уязвима! Потому что в Церкви «неканонические иконы» вошли в общее употребление. Они не только используются в Богослужении, они мироточат, чудотворят, почитаются!

Но главный вопрос, связанный с иконоборчеством, вопрос об Имени Божием, остается в тени. Его боятся заострять, потому что еще свежа память «ереси имябожников». Успенский тоже молчит об этом.

Притом и сам Успенский не решается доходить в вопросе об Иконопочитании до таких пределов, где его позиция может показаться еретической. Это разумная осторожность, ведь в противном случае рискуешь быть не услышанным даже в том, что вполне обоснованно и православно.

Обычно люди мыслят категориями черного и белого. Все, что говорит неправая сторона, представляется ложным. Когда все, что говорит сторона ПРАВАЯ, почитают истинным, это БЫВАЕТ обоснованно: Господь говорит ЧИСТУЮ ПРАВДУ, и те великие святые, которые говорят не от своей мудрости, но по велению Его Премудрости, тоже говорят чистую правду. Но ЧИСТАЯ ЛОЖЬ в природе не существует; в любой, самой грубой лжи есть хоть намек на истину. Потому-то самая опасная ложь — это ложь тонкая, которую от Истины почти невозможно отличить. Потому-то мы подвергаемся большой опасности, когда хотим получить Истину простой «инверсией», простым отрицанием Заблуждения. Например, если нехорошие «имяславцы» почитали имя Божие за Самого Бога, то и вообще почитать имя Божие — это дело опасное и подозрительное.

А ведь это обычный приём дьявола: нападение «слева» и «справа». Вначале напугать, ошеломить — а потом «спасти» и таким образом вкрасться в доверие.

Тема иконопочитании является ДЕЙСТВИТЕЛЬНО КЛЮЧЕВОЙ для всей нашей темы, для вопроса о подавлении бессознательного и очищении сердца, для вопроса о разделении Востока и Запада, для познания Непознаваемого Бога — для всего!

Потому что Иконопочитание является «командной высотой» в духовной борьбе человека с дьяволом. Оставить ее в руках противной стороны значит потерять реальные шансы на победу. Это кажется преувеличением тому, кто не понимает, ЧТО означает иконопочитание.

Почитать икону Христа означает верить, что Сам Христос присутствует на ней Своею благодатью! Почитать икону Святого означает верить, что святой присутствует на ней Своею благодатью!

Как нужно вести себя в присутствии Христа? Почитать икону Христа значит вести себя перед иконой так, как нужно вести себя в присутствии Христа. Почитать икону Святого означает вести себя перед его иконой так, как надо вести себя в присутствии Святого. Почитать икону Богородицы означает вести себя перед её иконой так, как надо вести себя в присутствии Богородицы.

То есть, правильное иконопочитание требует святости жизни. Наша рассеянная повседневная жизнь, праздные разговоры и развлечения пред иконами — это практическое иконоборчество.

Тогда, скажут, правильно поступал тот крестьянин, который, собираясь ругаться с женой, выносил иконы из избы?! Неправильно, отвечу я, потому что не надо совершать таких дел, перед которыми ЛУЧШЕ выносить иконы из избы. Тот крестьянин был непоследовательным иконопочитателем. Если бы к нему домой пришел Христос, то он попросил бы Христа: выйди от меня, потому что я хочу поругаться с женой. Неужели поругаться с женой важнее, чем иметь в доме Христа? Но этот крестьянин все же ближе к истине, чем тот, кто грешит прямо в присутствии Христа. Его подход более правильный: пока он будет выносить иконы, глядишь, и задумается: что это я делаю — страшное. А практический иконоборец — не задумается.

Тогда, скажут, в лесу можно грешить — там же нет икон? Ответ: если ты православный, то Крест носишь. Крест — это знак благодати, знак присутствия Бога в твоей жизни. Но это не просто знак, символ. Это символ БОГА! Это — икона. А на всяком изображении Бога присутствует Сам Бог.

Тогда, если с тебя сорвали Крест, то ты лишен благодати? Ответ: пока ты молишься, ты не лишен благодати. А молиться мы должны, по слову Писания, НЕПРЕСТАННО. Заповедь о непрестанной молитве — это заповедь о непрестанном присутствии Бога в твоей жизни. У молящего сердцем Бог касается сердца, у молящегося ВСЕМ СЕРДЦЕМ Бог живет в сердце. У молящегося умом Бог действует в уме. У внимательно молящегося словесной молитвой Бог касается ума. У невнимательно молящегося Бог касается уст его. Молитва — это действие Бога. Пока ты молишься, ты не лишен благодати.

Собственно, непрестанная молитва является обязанностью всякого, принявшего Крещение. По сути своей, благодать Крещения — это благодать НЕПРЕСТАННОЙ молитвы. Но СТАРАТЬСЯ молиться непрестанно человек должен с момента оглашения. Кто так и не приступает к непрестанной молитве даже после Крещения, тот по сути говорит Богу: «Я знал, что Ты жнешь, где не сеял, и скрыл Твой талант в песке. И вот, на Тебе Твоё». А начало пути непрестанной молитвы, которым проходит всякий грешник — это внимание к СЛОВАМ молитвы. Внимательная словесная молитва

А ВНИМАНИЕ К СЛОВАМ МОЛИТВЫ ДОГМАТИЧЕСКИ ОСНОВАНО НА ДОГМАТЕ ИКОНОПОЧИТАНИЯ.

Но воротами внимательной молитвы является молитва невнимательная. Если человек всю жизнь топчется в воротах, то он не идет по пути. Но для того, кто не способен внимательно молиться, другого входа нет!

А ДЕЙСТВЕННОСТЬ НЕВНИМАТЕЛЬНОЙ МОЛИТВЫ ДОГМАТИЧЕСКИ ОСНОВАНО НА ДОГМАТЕ ИКОНОПОЧИТАНИЯ!

Догмат иконопочитания — это вход и начало пути покаяния. Он играет для начинающих такую же роль, какую учение Григория Паламы — для совершенных.

Но вопрос об иконопочитании является также ключом к пониманию смысла разделения Европы на Восток и Запад, к пониманию сути заблуждений западного христианства.

А с точки зрения нашей темы — глубинной психологии — иконопочитание является главным инструментом подавления бессознательного, главным преимуществом Православия перед другими христианскими исповедованиями.

Икона, понимаемая в самом широком смысле, — это не только произведение художника-иконописца, не только слова молитвы, но вообще весь правильный образ церковной жизни, обряда, Богослужения. Вся церковная жизнь является иконой, Сама Церковь по сути является иконой Христа.

Икона может стать старой, потемнеть от времени, ее могут осквернить, скрыть от людей — но она не лишается своей благодати. Тот, кто пытается осквернить икону, совершает совсем не безобидное действие: по сути, он пытается осквернить, оплевать Самого Христа. Сам Христос был поруган, оплеван, обезображен, убит. Но Он воскрес во славе. Так и иконы чудесно обновляются, краски становятся вновь яркими — в Церкви это не такая уж редкость в наши дни, я и сам наблюдал этот феномен.

Тем более Церковь земная, поруганная, оскверненная, — вновь и вновь воскресает, ведь она является единственной и уникальной Его иконой, Телом Христовым. В этом ее неповторимая уникальная Ценность. Отделяющийся от Церкви отделяется от Христа, чуждый Церкви чужд Христа.

Но элементы церковности, украденные, оторванные от Церкви расколами, рассеяны по всему миру. Священное Писание, одна из главных святынь Церкви, сделалось общечеловеческим достоянием. Множество икон, святых мощей и других святынь вывезено в XIII веке крестоносцами и венецианцами из православной Византии после захвата и ограбления Константинополя. Многие святыни находятся за пределами Церкви.

Возникает вопрос: остаются ли Церковные святыни — святынями вне Церкви? Действует ли Благодать в иконах объективно, даже вдали от православных? Или её действие ограничивается пределами Церкви?

Для меня несомненно, что благодать действует объективно, независимо от нас и за пределами Церкви. Когда еретик произносит святые слова, почерпнутые из Писания, из творений Отцов или как-либо иначе «заимствованные» из Церкви, благодать касается его уст! Но она не входит в его сердце, не усваивается его умом. Если бы ум его был в согласии с Благодатью, то он мыслил бы согласно с Церковью. Потому что Истина — одна.

Еретические мысли, которые инославный вкладывает в слова церковных молитв, препятствуют благодати просветить его ум. Действие благодати в его молитве не согласовано с действием его собственного ума, нет синергии. Но то, что он произносит святые слова — это хорошо, тут есть синергия, тут действует благодать. Только она остается, к сожалению, ВНЕ его ума. Покаяние не совершается.

То же самое следует сказать и подвижнике, впавшем в «прелесть». Ложные мысли, принятые им за Истину, препятствуют ему усвоить благодать, действующую в произносимых им молитвах. Но благодать — действует, и опасна для демонов. Потому-то они не устают увлекать его ум «прелестью», препятствуя ему сосредоточить внимание на словах молитвы. Это описано у Игнатия Брянчанинова и у других Отцов.

К сожалению, совершенно то же происходит и с православным, когда он молится невнимательно, рассеянно. У Бога нет лицеприятия. Наша рассеянная молитва, при которой ум увлекается мыслями — пусть православными, благочестивыми! — а не словами молитвы, не приводит нас к покаянию. Зато позволяет укрепить внимание ума, со временем собрать ум в слова молитвы. Беда, если свою рассеянную, мечтательную молитву человек принимает за «память Божию» — это прельщение! Бог в словах молитвы, а в угодны ли Ему наши мысленные представления — неизвестно.

По сути, наши мысленные образы, представления о Боге, являются самодельными иконами Бога. Если такая самодельная икона является удачной, она может какое-то время способствовать синергии. Но ум наш непостоянен, дьявол незаметно для нас привносит что-то своё. Потому Отцы оставили нам в наследие словесную молитву — проверенное, надежное средство против «бессознательного».

Итак, слова молитвы являются надежной канонической иконой, на которой почивает благодать Христа. Внимание к этой иконе просвещает сознание человека, а невнимательное использование этих слов подавляет «бессознательное», что способствует укреплению сознания, подготавливает ум ко внимательной молитве.

Спор с иконоборцем

Спор вокруг молитвы, тлеющий на протяжении всей истории Церкви и вспыхивающий отдельными яркими эпизодами, является закономерным проявлением сопротивления «бессознательного». Самый яркий из этих эпизодов — это «паламитские споры» вокруг исихазма. Именно во время этих споров по-настоящему выявился смысл иконоборчества и иконопочитания. В действительности иконоборцы и иконопочитатели спорили о возможности и о форме присутствия Бога в мироздании. Те и другие сознавали, что Божество по существу вне мира, но расходились в вопросе о том, где же обрести Его нам, живущим в мире.

Иконоборчество бывает двух типов. Условно их называют «умеренное иконоборчество» и «последовательное иконоборчество».

Последовательное иконоборчество в общем оказалось недолговечным. Последовательные иконоборцы учили, что изображать Бога НЕДОПУСТИМО ВООБЩЕ.

Бог неописуем, учат иконоборцы. Он Сам запретил Себя изображать Моисею на Синае. Икона — это попытка изображения Неизобразимого. Такая попытка не может быть удачной! Поэтому православная икона — невозможна.

Бог стал человеком, отвечают Православные. Неизобразимый Сам изобразился. Будучи человеком, Он может быть изображен.

Человек может быть изображен, отвечают иконоборцы. Но Бог не может быть изображен. Изображая человека и НЕ изображая воплотившегося в этом человеке Неизобразимого Бога, вы отделяете во Христе Божество от Человечества.

Бог стал Человеком, отвечают православные. Но не всякий человек стал Богом. Изображая НЕ ВСЯКОГО человека, но Того Самого Человека, мы изображаем Бога, который стал Человеком.

Того Человека невозможно ПРАВИЛЬНО изобразить, говорят иконоборцы. Художник рисует какого-то человека и называет его Христом. Но Христос не таким был. Ваши иконы ложны, потому что они — плод фантазии художника.

Каноническая икона — не плод фантазии художника, отвечают православные. Иконописец не «рисует какого-то человека», он создает ЗНАК, УКАЗЫВАЮЩИЙ на Христа. Каноническая икона — не рисунок, а текст. Икону ПИШУТ. Каждая деталь канонической иконы не произвольна, она основана на Писании, на догмате, на Предании. Источником канонической иконы является не фантазия художника, а Откровение.

Ваше Предание ошибочно, отвечают иконоборцы. Единственный знак, указывающий на Бога — это текст Священного Писания, это книги Святых. Надо почитать Имя Божие, надо почитать Слово Божие, а не искусство, созданное человеком.

Слово Божие мы имеем на человеческом языке, отвечают православные. Если законно переводить Слово на другие человеческие языки, то законно и переводить его на язык искусства. Икона — это Писание в красках.

Мы не верим, что человек способен перевести Откровение на язык искусства, отвечают иконоборцы. Если Сам Бог даст вам икону, то это и будет «каноническая икона».

Бог дал нам многие иконы и прославил их чудесами, отвечают православные. Демоны боятся икон, и подвигают вас на борьбу против иконы. Ведь и Писание написано людьми по мановению Духа Святого. Так и ныне не без Его воли создаются святые иконы.

После этого позиции выяснены и спор становится бессмысленным. Иконоборец настаивает на принципе неизобразимости Бога, который является основой его церкви, а православный — на факте существования Его изображений, то есть на принципе православной церковности.

Та и другая позиция являются неубедительными для того, кто находится вне Церкви. Но, как ни странно, если выбрать этого стороннего наблюдателя в качестве арбитра, появляется возможность продолжить спор на более прочной основе!

Если настаивать на неизобразимости Бога, скажет православный, то тогда надо и Писание подвергнуть сомнению. Ведь Бог не только Неизобразим, Он также и невыразим словом!

Но Он Сам захотел дать нам слово, скажет иконоборец. Хотя Он и невыразим в слове, но использовать данное Им слово — это правильно.

Тогда правильно и использовать данные Им иконы, заметит православный. Например, изображение на Туринской плащанице.

Тут позиция иконоборца становится шаткой. Будучи все-таки христианином, он не может отрицать фактов существования нерукотворных изображений. Ему остается предположить, что все эти изображения созданы демонами для того, чтобы вводить христиан в грех идолопоклонства.

Но в глазах стороннего наблюдателя этот аргумент подрывает и позицию самого иконоборца: а где тогда гарантия, что и текст Писания не является обманным трюком демонов? Если доводить ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЕ иконоборчество до крайних выводов, то в конечным итогом является отрицание Откровения как такового. Поэтому иконоборец остается христианином лишь «по традиции», потому что «так повелось». В его позиции нет внутренней цельности, которая есть у православного.

Однако всплески последовательного иконоборчества можно замечать и в наши дни. Появляются новые виды искусства, новые средства изображения, и вновь возрождаются те же аргументы.

УМЕРЕННОЕ иконоборчество гораздо тоньше. Умеренный иконоборец не отрицает, что МОЖНО изображать Христа. Но он считает, что бессмысленно воздавать этим иконам почитание, подобающее только одному Богу. Такой иконоборец не борется с иконами, он лишь настаивает на том, что «Бог в душе» человека, а не вовне.

Но ведь наши мысли о Боге сами по себе являются лишь иконами, образами Неизобразимого, говорит православный. Сам Бог в Себе по существу вовсе Неизобразим и Неименуем, недоступен для мысли. Наши мысли о Боге, наши чувства — это не Сам Бог. Отрицая почитание икон, ты либо «обожествляешь» свои мысли о Боге, либо вообще отрицаешь возможность почитания Бога.

Как это ни странно, в наши дни мало кто из православных вполне понимает, что означает иконопочитание. Почитание иконы (в самом широком смысле) — это и есть почитание Бога. Потому что Сам Бог по существу вовсе недоступен для твари. Всё, что доступно нам — это Его действие, называемое Благодатью. Апостолы на Фаворе видели Благодать Христа, насколько могли. Собственно зрение Благодати доступно только тем, кто стяжал этот дар очищением сердца и непрестанной молитвой ПО очищении сердца. Мы не видим Благодати, а только видим знаки, следы ее присутствия. Благодать — это действие Бога. Насколько это действие проявляется видимо, ощутимо для нас, не имеющих зрения Божественного — это и есть икона в самом широком смысле. Икона — это изображение Неизбразимого. Всякая икона — это знак присутствия Благодати. И всякое действие благодати — это икона Божества.

Очень часто слышишь такое рассуждение: икона нужна для того, чтобы напомнить нам о Боге и о Святых, икона — это лишь напоминание; сама по себе икона не имеет значения (разве только если чудотворная икона), имеет значение только наша ПАМЯТЬ о Боге, для которой икона является вспомогательным средством.

Эта позиция кажется благочестивой, но она ошибочна.

Если действительно сама икона не имеет значения, если она лишь напоминание, то для ИКОНОПОЧИТАНИЯ нет никаких причин. Какой смысл тогда целовать икону, кланяться перед ней? Эти действия становятся формальностью, пустой данью традиции.

А главное, ведь само наше ПАМЯТОВАНИЕ О БОГЕ ЕСТЬ ТОЛЬКО ИКОНА, а не сам Бог. Потому тот, кто предпочитает свои мысли о Боге объективно существующей иконе, имени Божию, тот предпочитает ЛИЧНОЕ — церковному. Это опасный путь, ведущий в никуда.

Действительный смысл иконопочитания выражен в документе VII вселенского Собора: «поклоняющийся иконе покланяется ипостаси изображенного на ней». Это означает, что ипостась изображенного на иконе присутствует на иконе. Присутствует по благодати, а не по существу. То есть, сам изображенный присутствует на иконе своею благодатью. Правильно почитать икону означает почитать того, кто таинственно присутствует на ней.

Смысл иконопочитания — это вера в реальность присутствия Бога в созданном Им мире. Но не везде-равномерного присутствия, как у пантеистов.

Мы веруем, что благодать Божия особо присутствует в некоторых местах, избранных Богом, особо действует в некоторые моменты (при Богослужении). В частности, Благодать почивает на Иконе, а главное — на Имени Его.

Потому иконоборчество, пусть даже и умеренное, де-факто является ДЕИЗМОМ. Деизм — это учение о том, что Бог, сотворив мир и дав ему законы бытия, далее не касается мира, не вмешивается в наши дела. Деизм — это закономерный итог иконоборчества и решающий шаг к АТЕИЗМУ.

Итак, без правильного, осмысленного иконопочитания невозможно почитание Бога Истины, Бога Неименуемого и Неизобразимого. Невозможна словесная молитва, ни внимательная, ни невнимательная. Иконопочитание — ключ ко спасению, к очищению от «бессознательного».

Объяснение смысла специальных терминов Православия

Ум, сердце, душа

Термины «ум» и «душа», казалось, бы, не являются специфически православными, но реальность такова, что современный русский человек часто не понимает, что означают эти слова. «Психика», «сознание» и даже «бессознательное» ближе душе, чем «ум» и «душа»!

«Ум» в Православии означает самую суть того, что в современной психологии называется «сознанием». Ум — это тот, кто имеет сознание. Ум — вместилище сознания. Будучи вместилищем сознания, сам ум находится за пределами сознания. Ум осознает все, что осознается, сознает все, что сознается, ум сознает факт собственного сознания, но сам остается за пределами сознания. Это свойсто неуловимости, непозноваемости ума является причиной, по которой индусы обожествляют ум, называя его Атман.

Душа — это почти то же, что «психика». Но душа включает в себя лишь часть того, что называется «бессознательным». «Вытесненное» — то, что когда-то осознавалось — это часть души. А «изначально бессознательное» — это внешнее по отношению к душе.

«Сердце» — это синоним «души». Проблема в том, что слово «душа» традиционно означало иное, чем в современном русском языке. Раньше «душа» означала «жизнь». А «сердце» означало «душа».

Православные верят, что по смерти тела душа исходит из тела, но не теряет никакого своего содержания. По смерти человек имеет такую же душу как при жизни! То есть, он все помнит, так же чувствует.

Требует специального разъяснения слово «Бог». Это главное слово в Православии, у него множество синонимов. Бог Православия — это совсем не тот «бог», о котором толкуют в Индии. С индуистскими понятиями о «боге» наше Богословие сходится только в том, что Бог непостижим, невыразим, находится за пределами каких-либо понятий.

И все-таки о Нём можно говорить правильно, а можно говорить неправильно. Далеко не все равно, как о Нём говорить. Чтобы понять, что значит правильно говорить о Боге, а что значит неправильно говорить о Боге, надо разобраться с другим ключевым понятием Православия: СИНЕРГИЯ.

Но я ощущаю необходимость как-то утешить читателя, далекого от Православия. Уйдя от общепонятных терминов «сознание» и «бессознательное», я заставил его сосредоточить внимание на каких-то внутренних наших идеях, быть может, весьма далеких от сферы его интересов. Другого пути нет! Чтобы правильно говорить о человеке, о душе, о сознании, надо правильно говорить о Непостижимом Боге, потому что все фундаментальные понятия глубоко взаимосвязаны. Но я знаю по опыту, что фиксировать внимание на этом нелегко, так как бессознательное в каждом из нас ожесточенно сопротивляется этому. Думать об этом — труд, это не становится привычным.

Предлагаемое мною утешение заключается в том, что упражнение ума в том, чтобы пребывать вниманием в круге этих специфических понятий, приводит к укреплению сознания, к усилению самоконтроля, к ослаблению «бессознательности». Упражнять ум в понятиях Православия — это СРЕДСТВО УСИЛЕНИЯ СОЗНАНИЯ И ПОДАВЛЕНИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО.

Если же кто считает целью своей духовной практики обратное, если он стремится к избавлению от сознания, к «просветлению», к нирване, то для него небезопасно читать эти строки! Фиксируя внимание на категориях Православия, он затрудняет для своего бессознательного манипуляцию его сознанием. Такому «подвижнику» надо либо отложить этот текст, либо быть готовым к пересмотру самых основных, стратегических жизненных целей!

Итак, если Вы, читатель, продолжаете читать эти строки, то я исхожу из того, что Вы стремитесь не к бессознательности, а к укреплению сознания. Могучим средством для этого является сосредоточение ума на области православной аскетики и Богословия. Бессознательное в человеке упорно сопротивляется такому упражнению. И я обязан разъяснить смысл используемых мной слов, чтобы не дать врагу простора для манипулятивных маневров. Прежде всего, надо уяснить ключевое для Православной практики понятие «синергия».

Но начать надо с вопроса о возможности как-то говорить о Боге или как-то «представлять себе» Бога.

Бог и синергия

Православное Богословие утверждает, что Бог не может быть как-либо постигнут силами человеческого ума. Представить Его себе невозможно (хотя можно представить себя предстоящим Непостижимому!).

Но говорить о Нем можно. Здесь парадокс. Но на парадоксах строится все самое интересное в познании. Например, говоря, что Бог непостижим, мы УЖЕ говорим о Нем, и правильно говорим. А если бы мы говорили, что о Нем нельзя говорить, мы УЖЕ говорили бы,  и НЕПРАВИЛЬНО говорили! Есть много вещей, о которых мы говорим, хотя они уму непостижимы. Например, бесконечность, иррациональное число, вообще «непостижимое».

Говорить, не представляя, а только следя за правильностью речи — это обычный прием, к примеру, в квантовой теории, да и вообще в физике, когда речь идет о экстремальных условиях, невообразимых для ума (о слишком большом, о слишком маленьком). Физик тогда использует формулы, о которых знает, что они правильные, хотя их содержание невообразимо (например, уравнение Эйнштейна, описывающее пространство-время как целое). Но содержание физики мало касается человеческого сердца.

Богословские догматы — это формулы, содержание которых глубоко задевает человеческое сердце на бессознательном уровне. И бессознательное в человеке боится этих формул. Поэтому на поверхности, на уровне сознания, проявляется сопротивление, мешающее обращать внимание на них.

Наша способность ГОВОРИТЬ, называть вещи, по-своему гораздо сильнее способности ПОСТИГАТЬ их. (А есть вещи, уму постижимые, но о которых, наоборот, трудно или невозможно говорить, например, медитация.)

Итак, проблема не в том, можно ли говорить о Непостижимом Боге, проблема в том, как узнать, ПРАВИЛЬНО ли говоришь. Ведь говоря о Непостижимом, невозможно свериться с собственным ОПЫТОМ. Но можно свериться с опытом других людей. Мы верим, что хотя человек не способен своими силами постигнуть Бога, Сам Бог иногда открывает Себя некоторым людям. Святым.

На их свидетельстве и основано Православие. А теперь о «СИНЕРГИИ».

Итак, Будем говорить о Боге для того, чтобы понять, что значит ПРАВИЛЬНО о Нём говорить.

Всеведение и свобода

Мы верим, что Бог наш знает все. Все, что было, есть и будет в точности ведомо Творцу. Вот первый парадокс. С первого взгляда, это несовместимо с Его свободой: если Бог заранее знает все, что будет, то может ли Он поступить иначе? Правильный ответ: может, но не хочет! Ибо все, что было, есть и будет, соответствует Его замыслу, Его воле.

Откуда зло?

Вот второй парадокс. А как быть со злом? Если всё — по Его воле, то не получается ли, что Бог творит зло? Правильный ответ: не все, что происходит, творит Бог. Потому что мы верим, что мир — не «иллюзия божества», как учат индусы, но Бог действительно сотворил мир, и мир может существовать уже сам по себе, по своим собственным законам. Мир на самом деле ЕСТЬ.

Все, что творит Бог, есть добро. Зло — это как раз недостаток Его действия. Зло возникает там, где Бог не действует, хотя Его действие для нас желательно. Может действовать, но не хочет.

Почему Бог действует не всегда?

Третий парадокс: если Бог благ, почему же Он не действует там, где Его действие для нас желательно? Правильный ответ: по нашей вине.

Как может что-то зависеть от нас?

Четвертый парадокс: если Бог всемогущ, как может Его действие или бездействие зависеть от нас?

Вот для того, чтобы ответить на это вопрос, и необходимо понять, что такое «синергия». Синергия — это вещь, СТРАШНАЯ ДЛЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО! Давайте вникнем. Хотя вникнуть в это — непросто.

Какой смысл молиться, если Бог и так знает все?

Все, что было, есть и будет в точности ведомо Творцу. Но, как ни парадоксально, православные на практике далеко не всегда последовательно исповедуют такую веру. Это связано с тем, что главный центр тяжести в психологии Православия — молитва. А молитва — это прошение к Богу. Но какой смысл просить Того, Кто заранее знает все, что будет. Может ли наша молитва как-либо «повлиять» на Него, как-либо переменить Его планы? Очевидно, не может. Бог наш — вне времени, над временем. Он сотворил и само время наряду со всем вообще существующим. Потому говорят, что Бог не изменяется. Являясь Причиной изменений, Сам Он не претерпевает изменений! Но тогда какой смысл молиться этому Богу, на Которого никак невозможно «повлиять»?!

Поэтому многие православные своими упрощенными объяснениями невольно «принижают» Бога, Которому молятся. И этим создают трудности для интересующихся.

В сущности, атеисты не верят в Бога потому, что для них НЕЛЕПО молиться «богу», на которого МОЖНО повлиять, и БЕССМЫСЛЕННО молиться Богу, на Которого НЕЛЬЗЯ повлиять. Получается, молиться всяко излишне, не так ли? Эта позиция осмысленна! Но. Есть одно «но».

На что влияет молитва?

Суть ответа в том, что молитва наша все-таки ВЛИЯЕТ! Но не на Бога, а на сотворенный Им мир.

Как можно влиять на мир в целом?

Для того, чтобы осознать это, необходимо понять, что Бог, в Которого мы верим, НЕ является частью мира. Мы, христиане, верим в Бога, Который ни в каким смысле не является частью мироздания. Он не находится ни в «бессознательном», ни где-либо еще. Но Он в известном смысле наблюдаем. ОН ПРОЯВЛЯЕТ СЕБЯ В ИЗМЕНЕНИЯХ РЕАЛЬНОСТИ КАК ЦЕЛОГО. Каждый из нас, будучи частью реальности, может повлиять на другую ее часть. Но мы не в силах изменить реальность как целое, так как для этого надо иметь «точку опоры» вне реальности. Но «реальность» — это понятие всеобъемлющее. Так вот, когда мы молимся, мы как раз и опираемся на Того, Кто вне всего, Кто не является частью реальности.

Говоря, что Бог не является частью реальности, я не превращаю его в «иллюзию» — ведь иллюзия как таковая тоже является частью реальности. Иллюзии существуют. Но все существующее существует, как мы верим, только по Его воле, а Сам Он существует не наряду с прочим существующим, но в каком-то ином, высшем смысле. Если иллюзия менее реальна, чем реальный иллюзионист, создающий иллюзию, то БОГ БОЛЕЕ РЕАЛЕН, чем сама реально созданная Им реальность!

Восток не знает Такого Бога, потому что Восток зациклен на идее единства всего существующего между собой и с «богом». Когда мудрец Индии говорит о «непознаваемом боге», он имеет виду того-кто-видит все, что видно, того-кто-слышит все, что слышно, того-кто-сознает все сознаваемое. «Невозможно видеть видящего», — говорит мудрец, и не разумеет, бедняга, что он принял за Бога свой собственный ум, вместилище своего сознания. Пытаясь постичь этого «бога», он вперяет свой ум в самого себя, стараясь войти в нирвану. Когда мы говорим о Боге, он думает, что понимает, о чем идет речь, он думает, что мы говорим о его «боге», который есть он сам (ум, Атман). Но он жестоко заблуждается. Он вообще не подозревает о существовании Того Бога, о Котором я сейчас говорю!

Я говорю о Боге, который вне реальности, ВНЕ МЕНЯ в любом смысле. Бог мой — это, для посвященного, «Ты», но никак не «Я». Говоря «Я есть То», мудрец Востока не приближается, а удаляется от Бога. К сожалению, некоторым это понять, видимо, просто не дано.

Бог меняет реальность как целое

Итак, Бог не является частью реальности, но является Причиной изменений реальности как целого. Первое и важнейшее из этих изменений — возникновение реальности как таковой. Мудрец Востока считает реальность безначальной, и его заблуждение понятно. Будучи частью реальности, он нигде в реальности не может найти признаков того, что реальность когда-либо НАЧАЛАСЬ. Это и понятно: для того, чтобы увидеть границу чего-либо, надо глядеть на это СНАРУЖИ. Но по отношению к реальности в целом смысл понятия «снаружи» непостижим. Тот факт, что реальность все-таки началась, это наша вера, а не наблюдаемый нами факт. Это и есть вера в Бога, Источника изменений.

При чём здесь я?

Когда я в молитве обращаюсь к Богу, реальность меняется как целое. Молитва является причиной изменения реальности. НО МОЛИТВА НЕ МЕНЯЕТ БОГА, НЕ МЕНЯЕТ ЕГО ПЛАНОВ. СУТЬ В ТОМ, ЧТО САМА МОЛИТВА ЯВЛЯЕТСЯ ЧАСТЬЮ ЕГО ЗАМЫСЛА. В этом суть дела. Бог хочет исцелить, и мы молимся об исцелении. И происходит исцеление. Бог не меняется, мир меняется от молитвы.

Что причина, а что следствие?

Но здесь возникает очень важный и очень тонкий вопрос, ради которого я и втянул читателя в обсуждение проблем Богословия: можно ли считать мою молитву СЛЕДСТВИЕМ Божественного вмешательства, считать ее ЧАСТЬЮ производимых Богом изменении? Бог хочет исцелить человека, и ПОЭТОМУ Он вложил в мой ум молитву об этом человеке. Правильно ли так помышлять? Или, напротив, самая моя молитва является ПРИЧИНОЙ Божественного действия?

Вот тут мы и подходим к «СИНЕРГИИ». То, или другое?

В действительности и то, и другое решение является НЕВЕРНЫМ. Молитва не является причиной Божественного действия. Но она не является и его следствием. Правильное решение заключается в том, что моя молитва и Божественное действие являются ДВУМЯ СТОРОНАМИ ОДНОГО ЯВЛЕНИЯ. Вот это-то явление и называется «синергией», со-действием Бога и человека.

Что называется Благодатью?

Божественное действие, проявляющееся как изменение реальности в целом, называется БЛАГОДАТЬЮ. Слово «благодать» в быту используется в другом смысле, как «дар», «подарок от Бога», что-то хорошее, приятное. Хорошая погода — «благодать»! Это, конечно, страшная профанация термина. Благодать — это изменение реальности, это вмешательство Бога в мироздание, это вторжение ИЗВНЕ в реальность как целое. С точки зрения «бессознательного» Благодать — это даже ЗАВЕДОМО нежелательное явление.

Благодать и синергия — это сопряженные между собой СТРАШНЫЕ для бессознательного понятия. Оно отторгает их, отталкивает от сознания, что наверняка опытно ощущает всякий, читающий эти строки. Мой текст совсем не труден для понимания. Я пишу ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ вещи, прописные истины. Но всякому человеку, кроме бесстрастного и святого, очень ТРУДНО зафиксировать на них внимание. Это экспериментальное доказательство враждебности бессознательного Православию.

Почему молитва не есть ПРИЧИНА?

Моя молитва не может быть причиной Благодати, поскольку я и любое мое действие — лишь часть реальности.

Почему молитва не есть СЛЕДСТВИЕ?

Но моя молитва не может быть и следствием Благодати, потому что в этом случае она перестает быть  проявлением моей свободы. (Мы, православные, верим, что целью нашей религии является обожение человека. Православие — приобщение человека Божеству. Но Божество свободно, Оно не имеет причины для Своих действий. Потому-то моя молитва не может быть всего лишь следствием Благодати.) Обе эти альтернативы — ложные.

Не только молитва, но любое ПРАВИЛЬНОЕ дело!

То же самое относится и к любому человеческому действию, сопряженному с действием Благодати. Когда человек принимает Крещение — это Бог привел его, или он сам пришел? Дар Благодати дается «в награду» за то, что человек пришел к Богу, или же сам его приход есть следствие Благодати? Ни то, ни другое. Дар благодати дается человеку ОДНОВРЕМЕННО с его усилием получить Благодать. Самое это усилие является одной стороной синергии, а Благодать — другой ее стороной. Только такое понимание дела и является строго православным. СИНЕРГИЯ — ЭТО СОВМЕСТНОЕ, ОДНОВРЕМЕННОЕ ДЕЙСТВИЕ, СО-ДЕЙСТВИЕ!

Зачем все это православным?

Только при таком понимании можно оценить всю важность личного усердия человека ко спасению, и в то же время не преувеличить его роли в этом спасении.

Да, спасает тебя Благодать. Но она спасает тебя только тогда, когда ты сам содействуешь своему спасению.

Ты стараешься. Но твои усилия — ничто, если они не являются частью синергии.

Какой отсюда вывод? Надо трудиться ради спасения, но надо внимательно следить, чтобы твой труд был синергийным, то есть совершался в ПОСЛУШАНИИ Богу. Наше усердие ко спасению осмысленно только в том случае, если оно согласовано с Его действием. Наше самостоятельное, самостийное действие, каким бы оно ни казалось благим, не имеет никакого значения для вечности!

Как можно говорить о Непостижимом?

И вот только теперь можно осмысленно объяснить, как же мы можем говорить о Непознаваемом.

Смысл православного богословия в том, что правильно говорить о Боге — это синергия. Бог непознаваем, но о Нем можно говорить, и говорить правильно. Только искать основания для своих слов нужно не в опыте, а в СИНЕРГИИ. Богословие — это искусство правильно говорить о Непостижимом. (А все остальное, кроме Бога, в принципе постижимо. Только с Божьей помощью.)Есть ли разница, что говорить о Боге?

Само Имя Бога, сами слова о Боге всегда сопряжены с действием Самого Бога. Никакое Богословие невозможно без Его участия. Никакое дело, совершаемое во имя Бога, не обходится без Его участия. Ни правильное, ни неправильное. Но Его действие может быть согласовано с нашим действием, может дополнять, усовершать его. А может быть несогласованно, может отрицать, попалять его. Православное Богословие — это человеческое действие, согласованное с Божественным, находящееся в послушании Его воле. Неправославное Богословие — это человеческое действие, отрицаемое, попаляемое Благодатью! Но Бог действует в обоих случаях, во всех случаях, когда говорят о Нём. И теперь, когда я пишу это, Бог действует. Вопрос в том, является ли мое Богословие СИНЕРГИЙНЫМ, согласованным с Его действием.

Не разумея смысла «синергии», невозможно понять смысл «подвига» в Христианстве. Для чего совершать какие-то усилия, имея всеблагого и всемогущего Бога? Какой смысл? Западные христиане не имеют удовлетворительного ответа.

Источник